На Эола он старался пока не смотреть, душа его была настолько переполнена открывшейся ему нечеловеческой реальностью, что, кажется, не могла ничего вместить. Он хотел попросить у Эола сделать перерыв, но странное дело — усталости он совершенно не чувствовал, и голова была ясной. несколько минут молчания и тишины оказались вполне достаточным перерывом, и ему опять захотелось в драконий мир.

— Ты начал говорить про Иоланду, а потом отвлёкся.

— Ни от чего я не отвлёкся, дорогой, просто, обращаясь к человеку я вынужден говорить сначала об одном, а потом о другом, хотя весь смысл и первого, и второго в том, что это было одновременно. Однажды увидев Иоланду, я уже не мог её забыть ни на миг. Этот образ совершенно не драконьей красоты так и стоял перед моим внутренним взором. Я учился летать в Боге и видел её. Я постигал суть и смысл драконьих каст и видел её. Я участвовал в Богослужениях и видел её.

Я мог жить только в мире драконов, и это был прекрасный мир, неизмеримый по своей глубине, и постепенное погружение в эту глубину делало меня по-настоящему счастливым. Но я видел её и понимал, что упущу что-то очень важное, если не постигну человеческой красоты. И тогда я, сохраняя свою полную погружённость в драконью жизнь, решил изучить мир людей. Мир, в котором мне не дано было жить и с которым мне нельзя было пересекаться, да и смысла в этом не было ни малейшего, но мне надо было погрузить своё сознание в мир людей, потому что образ Иоланды (всего лишь образ) вне всякого сомнения был послан мне Богом, а тут уж случайность предположить невозможно.

Для начала я решилизучать человеческие книги. Мне нетрудно было переместить их в наш мир сколько угодно, но я не знал, с чего начать, и решил посоветоваться с нашими мудрецами — зелёными драконами. Но оказалось, что они никогда не интересовались человеческой литературой, не считая это для себя нужным. Среди драконов не было ни одного специалиста по человеческому миру, никто не мог меня в нём сориентировать, но это меня только раззадорило, ведь интересно же было стать первым знатоком людей среди драконов. Я начал выдёргивать человеческие книги из их мира наугад, какая попадётся.

— В хаотическом чтении мало толка.

— Чтение дракона не может быть хаотическим ни в каком случае. Представь себе, что надо прочитать тысячу книг в строго определённой последовательности. А мне первой попалась, например, 328-я. В моём сознании она просто встаёт в свою ячейку. А потом мне попалась 725-я, а потом 132-я, и так далее. Каждая встаёт в свою ячейку, и так до тех пор, пока все ячейки не будут заполнены. Во мне они всегда будут расположены в том порядке, который необходим. К тому же ты понимаешь, что чтение обычно не требует очень строгой последовательности, а если бы и требовало, это не было бы для меня проблемой. Из-за того, что я выдёргивал книги наугад, мне лишь пришлось прочитать некоторое количество книг, в которых не было необходимости, но на этом я потерял не больше года, а на поставленную задачу я мог спокойно потратить сотню лет. Впрочем, справился гораздо раньше.

Так вот, когда я посмотрел на мир людей их глазам, я был потрясён тем, насколько слаб рассудок человека. Люди, как правило, могут думать одновременно только о чём-то одном, отвлекаясь на что-то другое, они сбиваются. Однажды я прочитал провашего гения, который мог писать письмо, с кем-то беседовать и отдавать приказы одновременно. И это — гений. Самый слабый серый дракон, отнюдь не интеллектуал, может одновременно делать и осмысливать несколько десятков дел.

— А лап у него на это хватит?

— Ну четырьмя лапами он может спокойно делать четыре разных дела, одновременно с этим получая распоряжения от начальника, разговаривая с женой, присматривая за детьми и обсуждая с друзьями планы на выходные. Я мог бы продолжить этот список, но ты уже понял, о чем речь. А я, к примеру, никогда не считал себя особо умным, потому что передо мной, как правило, стояли не интеллектуальные, а духовные задачи, но уж пару сотен проблем я без труда могу осмысливать одновременно. А теперь представь себе, что все эти проблемы взаимосвязаны и являют собой звенья единой логической цепи. Мне не надо скользить мысленным взором по всей этой логической цепочке, я сразу вижу её всю целиком. После этого сказать, что драконы умнее людей, значит ничего не сказать. Я посмотрел партии лучших шахматистов мира и долго не мог оправиться от шока. Доску они кое-как способны держать в сознании всю целиком, поскольку они всё-таки лучшие, но видеть хотя бы сотню вариантов развития событий не способен ни один из них. Именно поэтому они и играют, иначе было бы скучно.

История человеческой науки вообще привела меня в содрогание. Когда лучшие умы человечества сотню лет бьются над решением задачи, которое столь элементарно и очевидно, что не видеть его может только слепец, это производит сильное впечатление. Потом один из них кричит «Эврика», и ему ставят памятник. Это всё равно как если бы поставили памятник школьнику, который с 38-й попытки сумел наконец умножить два на два, а другие вообще не сумели этого сделать.

Я долго не мог понять, почему люди, решая простейшую задачу, не видят сразу всех вариантов решения этой задачи, а потом не хотят выбрать из них один — верный. Я просто обалдел, узнав о ваших научных спорах. Ведь все известные факты можно уложить в непротиворечивую схему, как правило, только одним способом. Это задача на несколько секунд. Если думать совсем медленно, то на час, и я никак не мог взять в толк, о чём можно спорить годами. Потом я понял, что человеческое сознание часто работает со сбоями, но не мог понять, почему эти сбои так трудно устранить? Предположим, один ученый говорит другому: «У тебя здесь логическая ошибка» или «Ты не учёл вот эту группу фактов». А тот отвечает: «Да, действительно, это мы исправляем, а в итоге… ты прав». Вместо этого они просто орут друг на друга: «Нет никакой логической ошибки!» или «Эти факты не имеют значения!» или «Это вообще не факты!». Как будто всё это очень трудно проверить.

Иногда, впрочем, бывает, что факты можно уложить в непротиворечивую схему несколькими способами, и тогда может возникнуть несколько точек зрения. Но ведь и в этом случае спорить не о чем, поскольку очевидно, что противоречие не