– Я вас не знаю, – заявил Гаррисон.

– Это мисс Сара Бокштейн, – представил Сару Алкин. – Она работает в мэрии Бакдена.

– А это, – сказала Сара, – мистер Алекс Алкин.

– Иностранец, – констатировал Гаррисон. – Сейчас в Англии иностранцев больше, чем нас, даже здесь работают филиппинки и один негр из Конго. Каково? Вы откуда приехали, молодой человек?

– Из России, – коротко отозвался Алкин.

– Ах! Это еще хуже. Знал я одного из России – отвратительные воспоминания.

Алкин и Сара переглянулись – похоже, дед не только говорлив, но и, как многие старики, любит рассказывать о своем боевом и мирном прошлом. Это хорошо – можно навести на нужные воспоминания. Но и плохо тоже – мало ли о каких эпизодах придет ему в голову поведать гостям, которых он не ждал. И придется слушать: перебьешь – неизвестно, удастся ли продолжить разговор.

– Да, отвратительные, – продолжал Гаррисон, все больше возбуждаясь. Он начал размахивать руками и довольно сильно ткнул Алкина локтем в бок. – Простите, мистер, вы, конечно, не в ответе за своего соотечественника, хотя, надо отдать ему должное, он меня еще кое-чем наградил, ха-ха, сначала чуть не убил, правда, я ему этого никогда не прощу, даже на войне со мной такого не случалось, помню, зимой сорок пятого в Антверпене…

– О, Господи… – пробормотал Алкин, отодвинув стул на безопасное расстояние.

– Мистер Гаррисон, – начала Сара, – мы хотим спросить вас…

– Да, в Антверпене! – воскликнул старик. – Но вам это не интересно. Вот вы, – он ткнул пальцем в сторону Алкина, не достал и повернулся к Саре, – вот он, этот русский, они там уверены, что сломали Гитлеру хребет, а я вам точно говорю, это наши парни зимой сорок пятого…

– Конечно! – с энтузиазмом произнесла Сара. – Но мы хотим спросить…

– Знаю я, о чем вы хотите спросить, – неожиданно спокойно, будто из него вышел весь заряд энтузиазма, сказал Гаррисон. – Только вспоминать мне об этом неприятно, понимаете?

– О чем? – осторожно спросил Алкин.

– Об этом, – сказал Гаррисон и принялся негнущимися пальцами расстегивать верхние пуговицы теплой рубашки. Пуговицы не поддавались, старик начал сердиться и оглядываться в поисках кого-то, кого, похоже, не было в комнате.

– Сейчас, мистер Гаррисон, минуту, – к ним уже спешила маленькая смуглая женщина в униформе, филиппинка, иностранка, но старик с удовольствием подставил ей грудь, позволил расстегнуть пуговицы и откинуть ворот так, что стал виден рубец чуть ниже левого соска.

– Он всем показывает, – тихо сказала филиппинка, обращаясь к Саре. – Вы извините…

– Ничего, – улыбнулась Сара. – Все в порядке.

– Вы об этом хотели узнать, верно? – сказал Гаррисон, почесав рубец пальцем.

– Как вы догадались? – спросил Алкин. – Мы пока ни слова не…

– Догадался? – презрительно проговорил старик и принялся, теперь уже спокойно, застегивать пуговицы. – Зачем мне догадываться? Я знаю.

– Знаете, – повторил Алкин. Не переспросил, только повторил, будто укрепляя эту мысль в собственном сознании. – Вы говорите о Хэмлине?

– Это вы говорите о Хэмлине.

– Мы ни разу не произнесли это имя.

– Да? Значит, кто-то из вас о нем подумал. И не спорьте.

– Мы не спорим, – в голосе Алкина прозвучал тихий восторг. Сара сказала непонимающе:

– Вы… умеете читать мысли?

– Ах, – Гаррисон сложил руки на тощей груди и закрыл глаза. – Какие мысли? Вы называете это мыслями? Вот у него были мысли, да. Только человек он был плохой. Плохой… Плохой…

Он засыпает? – подумал Алкин. Похоже было, что так – старик быстро устал от общения, не часто, видимо, его посещали в этой юдоли старости. Дышал он странно, неравномерно – то быстро, а то вдруг задерживал дыхание, – и можно было подумать, что старик отходит в лучший мир.

– Мистер Гаррисон, – тихо сказала Сара и дотронулась до его плеча. Старик вздрогнул, открыл глаза и сказал, будто и не прерывал начатого предложения:

– Плохой он был человек, вот что я вам скажу. Напрасно вы о нем спрашиваете. Из-за него вся моя жизнь… Эх…

– Вы говорите о Хэмлине? – повторил Алкин и получил тот же ответ:

– Это вы говорите о Хэмлине.

– Мы ни разу… – Алкин запнулся, поняв, что разговор пошел по кругу. – Вы его хорошо помните?

Гаррисон почесал место, где под рубашкой находился шрам.

– Да, – сказал он коротко.

– Вас допрашивали в полиции? Тогда, после…

– Конечно.

– Почему вы говорите, что он русский? – неожиданно вмешалась Сара.

– Потому что он и был русским, – Гаррисон сложил ладони на коленях, смотрел теперь на гостей в прищур, медленно переводя взгляд с Сары на Алкина и обратно, будто локатором контролировал окружающее пространство. – В Кембридж он приехал из Парижа, и потому многие думали, что он француз. На самом деле он был русский, настоящая его фамилия Харин. Он почему-то ее стеснялся и записал себя Хэмлином. Родители его сбежали от большевиков в восемнадцатом, он тогда был ребенком, чуть, говорит, не умер от испанки. Жили в Париже, мать умерла, а отец все-таки дал сыну образование, и тот окончил Сорбонну.

– Он вам сам рассказывал? – не удержался от вопроса Алкин и удостоился недовольного взгляда.

– Рассказывал, да. Потом уже. Когда уходил.

– Уходил?

– Послушайте, молодой человек, – сказал старик брюзгливым тоном, – вы хотите, чтобы я рассказал? Вы за этим приехали из Кембриджа? Так молчите и слушайте. Вы можете слушать молча?

– Могу, – согласился Алкин.

– Вы умеете читать мысли? – Сара все время думала об этом: как мог Гаррисон знать о цели их визита, почему сразу вспомнил о Хэмлине и показал шрам?

– Нет, не умею, – буркнул Гаррисон. – С чего вы взяли?

– Но вы…

– Есть вещи, – старик смотрел на Сару, как на нашкодившую девочку, которой приходится объяснять простые и всем взрослым понятные истины, – есть, говорю, вещи, которые просто знаешь. Минуту назад не знал, а сейчас знаешь. Вы будете слушать или говорить сами? Если сами, я, пожалуй, попрошу Флорес, это та филиппиночка, смазливая, да, будь я моложе лет этак… ха-ха… на шестьдесят…

– Мы слушаем, – быстро сказал Алкин и, придвинувшись к Саре, взял девушку за руку. Она крепко сжала его пальцы.

– Слушаете, – Гаррисон уставился на их сцепленные пальцы, будто хотел расцепить их взглядом. – Слушаете, значит. Ну, слава Богу… В Бакдене Харин поселился осенью тридцать пятого…

* * *

Он поселился у миссис Редшоу на Силвер-стрит. Место не очень удобное, на отшибе, то есть, тогда это было на отшибе, а потом оказалось почти в центре, но это после войны, когда началось большое строительство, а тогда дом стоял на окраине, и потому плата, наверно, была не очень большая, во всяком случае, Хэмлин мог себе позволить. Из его окон виден был церковный погост – умиротворяющее зрелище. В деревне не знали, чем Хэмлин занимался – ученый, да, у нас уважали ученых, но никто ничего не понимал ни в какой науке. А еще не нравилось, что Хэмлин – иностранец. Чужой вдвойне. Впрочем, он никому не навязывался в друзья – жил анахоретом, иногда его видели в кинотеатре, на фильмы тогда ходили семьями, потом на площади обсуждали, а он приходил перед самым началом, билетов уже не было, но его пускали, он приносил складную скамеечку, садился у стены, а когда фильм кончался, быстро уходил. Странный человек, да.