квартире в многоэтажном доме, а не занимали целый особняк, где гостей встречала горничная.

— …Но это ерунда! — воскликнула Надин, глядя на нахмурившегося студента. — И я нисколько не ревную! Папа и мама очень меня любят, да и я их люблю!

— А я люблю вас! — не сдержавшись, глухо пробормотал Денис, не глядя на нее.

— Что вы сказали? — весело изумилась девушка, но взволнованный поклонник уже бежал от нее прочь — бежал и не оглядывался, словно бы неожиданно вырвавшееся признание лишило его остатков мужества.

Поступок Дениса настолько ее позабавил, что она, забыв о посещении «ужасного» кабинета восковых фигур, легко взбежала на крыльцо и позвонила в дверь.

А Денис, смущенный, обрадованный и раздосадованный своей «несдержанностью», энергично шагал по улицам, пытаясь по детской привычке выразить переполнявшие его впечатления сегодняшнего дня в стихах:

…И мы исчезнем как туман,

Как все на свете исчезает.

Так бесконечный океан

Дождя две капли растворяет;

Так под заигранный мотив,

Все в мире предается тленью,

И наших душ благой порыв,

И наших тел соединенье.

Сладостная мечта, вырвавшаяся из глубины души и высказанная в последней фразе, показалась ему настолько нескромной, что он покраснел и, стремясь скрыть это от прохожих, повыше поднял воротник.

Глава 11

ДВА НЕГОДЯЯ

— Вызывали, Михаил Иннокентьевич?

— Да-с, вызывал. Проходи, любезный, — и банкир, державший в руке недавно полученное письмо, мельком взглянул на своего подручного, который, мелко кланяясь, не входил, а, скорее, вползал в его кабинет.

Георгий Владимирович Данилян использовался Дворжецким для самых интимных или отвратительных поручений, что порой бывало одним и тем же, и до сего дня блестяще справлялся с любыми делами. Это был худой и высокий человек с прямыми черными волосами и крупным носом. Он казался ниже ростом из-за приобретенной благодаря постоянному выражению подобострастия сутулости, а выдающаяся вперед голова делала его похожим на горбуна. Мало того — постоянная бледность придавала ему вид повешенного, каковое впечатление усугублялось нелепым галстуком в мелкую клетку, более годившимся не для того, чтобы подпирать узкий подбородок живого, сколько для того, чтобы подвязывать отвисшую челюсть покойника.

Короче говоря, Данилян имел бы классическую внешность опереточного негодяя, если бы не ироничные глаза, оглядывающие собеседника не иначе, как исподлобья, зато на редкость проницательно.

Милостиво разрешив своему подручному сесть, банкир снова углубился в полученное от Симонова письмо. И хотя оно было написано лапидарно и в весьма положительном смысле, в нем присутствовало нечто такое, что заставляло Дворжецкого недовольно шевелить густыми бровями, по привычке вскидывая одну из них выше другой.

«Милостивый государь Михаил Иннокентьевич! — писал ему чиновник. — Имею честь довести до вашего сведения, что мною получено полное согласие третьего участника предполагаемой нами сделки. Теперь я почтительно ожидаю от вас извещения об условиях ее совершения, а также получения ранее оговоренного аванса. Остаюсь к вашим услугам — титулярный советник Симонов».

Пожалуй, дело было не в самом письме, решил про себя банкир, а в том, сколько времени потребовалось для его написания. Если нечистый на руку чиновник столь долго обдумывает сделку стоимостью в его пятилетний министерский оклад, то здесь имеются два варианта — то ли ему пришлось слишком долго уговаривать строптивую дочь, то ли он старательно готовил какую-то каверзу…

Ни один из этих вариантов Михаилу Иннокентьевичу не нравился, поскольку он не переносил женских истерик, но еще меньше любил чувствовать себя обманутым. Именно поэтому он и решил поручить Даниляну во всем разобраться.

— Слушай меня внимательно, — внушительно произнес банкир, отодвигая верхний ящик стола и доставая оттуда несколько пачек банковских билетов, туго перетянутых бечевой. — Сейчас ты направишься в Апраксин переулок, где найдешь дом титулярного советника Симонова…

Георгий Владимирович сдвинулся на краешек кресла, всем своим видом выражая готовность немедленно приступить к исполнению поручения.

— …Ты вручишь ему эти деньги, — а здесь ровно двадцать тысяч, — после чего получишь от него расписку в получении.

— И это все?

— Нет, не все… — Дворжецкий пристально глянул на Даниляна и, задумчиво приподняв левую бровь, добавил: — Эта сумма предназначена в качестве аванса за одну пикантную сделку.

После этого сообщения банкир сделал паузу, чтобы раскурить сигару и обдумать все еще раз. Подручный терпеливо ждал, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Однако когда пауза слишком затянулась, почтительно поинтересовался:

— А я могу узнать, о какой сделке идет речь, и в чем именно состоит ее пикантность?

— Можешь, — коротко отвечал Дворжецкий, — я покупаю у него девственность его старшей дочери Катрин.

— То есть Екатерины? — ничуть не удивившись, уточнил Данилян.

— Да-с, Екатерины… Но ты должен узнать — не числится ли за ней каких-либо грешков… Ну, ты сам понимаешь, о чем бишь я…

— Понимаю, — кивнул Данилян, — однако…

— Как ты это сделаешь, меня не касается, — нетерпеливо перебил банкир, — думай сам.

— Нет-с, с вашего позволения, Михаил Иннокентьевич, я хотел бы спросить о другом. Должен ли я сначала выяснить интересующий вас вопрос и в случае положительного исхода вручить деньги вышеозначенному субъекту; или же я сразу отдаю ему деньги и лишь затем занимаюсь разъяснением морального облика его старшей дочери?

Вопрос был весьма резонным, поэтому Дворжецкий снова погрузился в размышления, неторопливо окутывая себя облаком сизоватого сигарного дыма.

— Пожалуй, так: ты сначала вручишь ему деньги и лишь затем начнешь свое расследование, — заявил он пару минут спустя. — В конце концов… Впрочем, это тебя не касается. Да, и еще одно — если господин Симонов поинтересуется местом и временем совершения намеченной сделки, отвечай, что об этом я сообщу ему на днях дополнительно.

— Понял, Михаил Иннокентьевич. Но сколько времени вы соизволите мне предоставить?

— Чем скорее, тем лучше! Но, учти, Данилян, тебе надо действовать как можно деликатнее, поэтому на худой конец я даю тебе целых три дня сроку.

— Постараюсь оправдать ваше доверие! — скромно улыбнулся подручный.

Титулярный советник Симонов принял его настолько нелюбезно, словно бы посланец банкира явился не с тем, чтобы вручить ему деньги, а, напротив, взыскать долг. Однако Данилян был весьма проницателен, а потому без труда раскусил причину подобной холодности — чиновник явно не хотел, чтобы тот задерживался в его доме и попадался на глаза кому-то из членов семьи.

Разговор получился коротким и до крайности деловым, словно речь шла о самом обычном деле вроде покупки недвижимости, а не о постыднейшем со всех точек зрения торге. Правда, Павел Константинович хотя и торопился выпроводить гостя, но полученные от него деньги пересчитал со всевозможной тщательностью.

Затем он написал расписку