Они вошли в коридор, разделявший зимовье на две половины. Посредине коридора находилась широкая русская печь с пристроенной сбоку плитою. На плите вороньим стадом стоял десяток закопченных котелков.

Из черной половины зимовья пахло прелыми портянками и слышался громкий хохот толпы.

Яхонтов, заглянув туда, сморщил лоб. Сквозь пар и табачный чад едва заметно было, как передвигались темные, точно тени, фигуры ямщиков.

Они прошли на хозяйскую половину, которая состояла из двух комнат и отдельной спальни.

На второй половине разгорался спор между Сунцовым и ямщиками-ангарцами. Они рядились за подводу. Сунцов, с начинающим все больше грубеть хитроватым лицом, говорил рыжему бородачу:

— Так и быть, паря, дадим четвертную до Калифорнийского, только с уговором, чтобы второй станок везла нас твоя дочка.

Толпа косматых и грязных людей хохотом потрясла стены зимовья.

Чалдон сердился:

— Ты чо, язви те в душу, зубоскалишь? Если поедешь, то говори цену, окромя шуток…

— А вы лучше потянитесь гужиком, — предложил кто-то.

— Правильно! — подхватила толпа.

— Тащи перетягу! — крикнул Сунцов, не замечая вошедших Василия и Яхонтова. — Уговор такой: если ты перетянешь — плачу четверть самогону, а если я — везешь бесплатно до прииска.

Чалдон связал перетягу гужиком и подал один конец Сунцову, а затем, оглянув присутствующих, угрожающе сказал:

— Хочь ты и мясо жрешь каждый день, а попробуем, чья кишка дюжее?

Противники уселись друг против друга на полу и слегка попробовали гужик. Веревка затрещала и затянулась в узел. Толпа насторожилась.

— Не подгадь, Граха! — крикнул кто-то из золотничников.

— Дай пить, Микита! — закричали, в свою очередь, ямщи-ки-ангарцы.

Двое здоровенных мужчин, ободряемые ревом толпившихся, уперлись, как уросливые лошади, которых насильно хотят стащить в реку, и, надуваясь животами, потянули друг друга к себе.

— Не сдавай, Еграха!

— Дюжь, Микита!

— Ниже держись — от земли не отдерет!..

Один из ямщиков протянул руку между тянувшимися и повелительно сказал:

— Не фальшь, ребята, — по правилам вали.

Сунцов только теперь снизу вверх увидел Яхонтова с Василием и улыбнулся им цыганскими глазами.

Тянулись до трех раз. Сначала перетянул ангарца Сунцов (сгоряча чалдон не успел расправить мускулы). Второй раз Сунцов сдал. Шеи, лица и глаза у обоих налились кровью. Уселись в третий раз.

Сунцов изменился в лице.

Золотничники нервничали, а ангарцы заранее торжествовали победу. Чалдон крикнул на все зимовье и, изогнувшись в дугу, перекинул через себя противника.

Сунцов спустил гужик. На руке, где врезалась веревка, побелела кожа и выступила кровь.

— Спортил руку-то, — отдуваясь и улыбаясь, сказал чалдон.

Сунцов смахнул кровь на пол и задорно закричал сидящему на нарах белобрысому парню:

— Буди бабу, что с самогоном!

И, оглянувшись, снова встретился глазами с Василием. Сунцов рассмеялся, не подавая виду, что между ними была ссора.

— Потешаетесь? — спросил Василий.

— Да что поделаешь, глушь, тайга, товарищ Медведев…

Белобрысый открыл половичную тряпицу и толкнул лежащего под ней человека. С нар поднялась толстая низкая баба и, протирая глаза, ругалась:

— Чо будить-то, я все слышу, лешак вас, что ли, подхватил? Дрыхнуть не дадут!

— А ты не лайся! — крикнул на нее один из золотничников. — Торгом живешь, язва! Что, заробить не желаешь?

— Заробишь от вас лихорадку… Сами норовите с зубов шкуру содрать!

Пока баба наливала самогон, к Василию подошел один из ямщиков и, кивнув на бабу, шепнул:

— Фартовая!..

— Зачем он здесь? — шепнул Яхонтов Василию, когда они проходили на хозяйскую половину.

— А ты видел обоз на дворе? — хмуро отозвался Василий.

Яхонтов недоумевал:

— Какой обоз и что он значит?

— Вот видишь, как все вы понимаете здешнюю обстановку!

Нам хлеба меньше везут, я уверен, а Евграф Иванович прет его сотни подвод. Вот что это значит: это значит, что Еграшка выжмет нас с прииску! Эх, Борис Николаевич! Хороший ты парень, но что-то тебе мешает мозговать по-рабочему. Мы видим этих Сунцовых, как кошка в подполье, и они не уйдут от нас, а тебя бы этот тунгус в день пять раз на кривой объехал.

— Да, это, пожалуй, верно, — хмуро согласился Яхонтов.

— Не пожалуй, а чикалка в чикалку, — воодушевился Василий. — Мы должны даже во сне видеть и слышать, чем дышит эта порода. Плохо, что ты не знаешь нашу азбуку…

— Смотря какую… Кое-что я раньше тебя читал, — улыбнулся техник. — Но мне кажется, все ваши преувеличивают опасность. Ведь, по существу, у нас капитал золотушный, недоразвитый, и он не может создать серьезную опасность новому порядку.

— Ошибаешься, Борис Николаевич! — рассмеялся Василий. — Сними, товарищ, интеллигентские очки, и ты увидишь, в какой колючей проволоке мы находимся. Не только Сунцов; но и еще кое-кто настряпает советской власти, ежели мы проспим.

— Ну, это, может быть, и так, — начинал сдаваться Яхонтов. — В отношении собственников, может быть, ты и прав. Но почему же такая нетерпимость к нашему брату — интеллигентам?

Василий снова рассмеялся и положил руку на крепкое плечо техника.

— Чудной ты, Борис Николаевич! Мы с тобой не сговоримся в два дня. Но ты все-таки не видишь, в чем тут штука. Пойми, что таким, как ты, в пятьсот годов не дойти до социализма. Хватки нет у тебя, хотя ты и наш парень.

— А Валентина Сунцова? Как по-твоему — чужая она или не чужая?

Василий на минуту смешался, но затем смело тряхнул волосами.

— Объезживать надо, — решительно сказал он. — Ты понимаешь, ей надо хорошего ездока, а у плохого зауросит и пойдет по брату.

Яхонтов пожал плечами и замял в цветочном горшке окурок папиросы. Василий понял, что техник внутренне соглашается с ним, но не желает признаться.

— Но ведь вы готовите свою интеллигенцию и неужели ей также не будете доверять, — неуверенно начал Яхонтов.

— Наша интеллигенция будет с другими мозгами, — коротко отрубил Василий. — А ежели который свихнется, то тоже пусть чешет в хребте…

В дверь постучались, хотя она и была полуоткрыта.

Евграф Иванович вошел в комнату вслед за девочкой, которая, семеня ногами, несла тяжелый самовар. В его походке и манерах осталась старая осанка и развязность, но на измятое лицо налетела тень таежного загрубения. Глаза бегали с заискивающим любопытством. С хозяевами Евграф Иванович, как и со всеми, был на ты.