Премьера была запланирована в Атлантик-Сити. Внезапно, у всех на глазах, Биллом овладела угрюмость. Он был накоротке с режиссером и резок с актерами. Поговаривали, все это происходило из-за Ирен Риккер, которая параллельно с ним завела шашни и с Фрэнком Льюэлом. Сидя рядом с автором вечером на репетиции в костюмах, он выглядел почти зловеще в сумрачном свете просмотрового зала, до конца второго акта он не сказал ни слова, и только когда на сцене остались Льюэл и Ирен Риккер, он внезапно приказал:

– Начинаем сначала. И поменьше болтайте чепухи.

Льюэл подошел к рампе.

– Что это значит – поменьше болтайте чепухи? – спросил он. – Все это есть в тексте, разве нет?

– Ты понял меня. А теперь займись делом.

– Нет, я тебя не понял.

Билл поднялся на ноги.

– Я имею в виду все эти чертовы перешептывания.

– Не было никаких перешептываний. Я просто спросил…

– Достаточно. Работайте.

Льюэл со злостью отвернулся и уже был готов начинать, когда Билл прибавил вслух:

– Даже кусок мяса справится лучше, чем он.

Льюэл резко обернулся.

– Я не обязан выслушивать все это, мистер Мак-Чесни.

– Почему бы и нет? Ты ведь всего лишь кусок мяса, разве нет? Или ты этого стыдишься? Эту пьесу ставлю я, а ты будь добр делать то, что написано. – Билл вскочил и пошел по проходу. – А если не будешь, то я вправе называть тебя так, как мне заблагорассудится.

– Прошу вас следить за тоном.

– И что ты со мной сделаешь?

Льюэл спрыгнул в оркестровую яму.

– Мне от вас ничего не нужно! – завопил он.

Ирен Риккер со сцены крикнула им обоим:

– Да ради бога, вы что, с ума посходили?

И тогда Льюэл ему врезал одним коротким, но мощным ударом. Билл отлетел на ряд сидений и провалился через одно из них, расколов его и застряв между креслами. На мгновение все оцепенели, а потом кто-то держал Льюэла, автор с побелевшим лицом пытался помочь Биллу подняться, и режиссер-постановщик, чуть не плача, приговаривал:

– Может, мне его прибить, шеф? Или расквасить его жирную рожу?

Льюэл стоял, пытаясь отдышаться, а Ирен выглядела очень напуганной.

– Вы там, все назад! – крикнул Билл, прикладывая к лицу носовой платок и опираясь на руку автора, – все, слышите, все вернулись на места. Сцену еще раз и без болтовни. Иди обратно, Льюэл.

И не успев этого понять, все вернулись на сцену, Ирен схватила Льюэла за руку и быстро что-то еще зашептала. Кто-то включил огни в зале на полную мощь и теперь лихорадочно пытался приглушить освещение. Когда Эмми вышла во время своей сцены, она увидела, бросив быстрый взгляд, что Билл сидит с лицом, закрытым окровавленным платком. Она возненавидела Льюэла и боялась, что сегодня все закончится и им придется возвращаться в Нью-Йорк. Но Билл не позволил собственной глупости испортить шоу, поскольку понимал, что дальнейшие угрозы Льюэла покинуть шоу нанесут урон его профессиональной репутации. Акт закончился, и следующий начался без перерыва. Когда все завершилось, Билл тут же ушел.

Следующим вечером во время представления он сидел на стуле за кулисами, откуда можно было видеть всех входящих и выходящих. На опухшем лице расцветали огромные синяки, но он, казалось, не замечал этого. Комментариев не было. Один раз он ненадолго вышел в зал, а когда вернулся, прошел слух, что двое дельцов из крупных агентств Нью-Йорка присматриваются к сделке. Он сделал хит, они все его сделали.

При виде человека, сделавшего для всех так много, в Эмми поднялась волна благодарности. Она подошла и поблагодарила его.

– Да, рыжая, я знаю, как правильно выбрать, – сказал он угрюмо.

– Спасибо, что выбрали меня.

И внезапно Эмми не смогла сдержать порыв.

– У вас все лицо разбито, – воскликнула она. – Я считаю, вы поступили очень храбро вчера вечером, не дав всему развалиться на части.

Он пристально посмотрел на нее, а затем попытался безуспешно изобразить подобие иронической улыбки на разбитом лице.

– Ты восхищаешься мной, детка?

– Да.

– И даже когда я застрял в этих чертовых стульях, ты все равно восхищалась мной?

– Вы быстро со всем разобрались.

– Тебе должно польстить то, что ты нашла нечто, достойное восхищения, в том идиотском бардаке.

В ней забурлило счастье.

– Как бы то ни было, вы все сделали правильно.

Она выглядела такой свежей и юной, что Билл, у которого был по-настоящему отвратительный день, захотел прижаться своей разбитой щекой к ее щеке.

Назавтра он забрал с собой в Нью-Йорк и синяки, и желание. Синяки уже побледнели, однако желание осталось. И когда они стали играть спектакль и он увидел, как другие мужчины толпятся вокруг нее, привлеченные ее красотой, для него и успех и пьеса стали ею, и ради нее он приходил в театр. После успешного сезона спектакль закрыли, и теперь ему нужен был кто-то, чтобы разделить с ним серые будни, в которых было слишком много алкоголя. Ранним июнем они внезапно поженились в Коннектикуте.

Двое мужчин сидели в «Гриль Савой» в Лондоне, дожидаясь четвертого июля. Стоял конец мая.

– А он славный парень? – спросил Хаббл.

– Очень славный, – ответил Бранкузи. – Очень приятный, красавчик и знаменитость. – И спустя мгновение он добавил: – Я бы хотел, чтобы он вернулся домой.

– Вот чего я не понимаю, – сказал Хаббл. – Местный шоу-бизнес – не чета американскому. Ради чего он здесь торчит?

– Он вхож в круг лордов и леди.

– Правда?

– На прошлой неделе, когда я его встретил, он был в компании с тремя леди – леди Такая-то, леди Сякая-то и леди Растакая-то.

– Я думал, он женат.

– Женат уже три года, – сказал Бранкузи, – и у него чудесный ребенок, а скоро будет еще один.

Он оборвал себя на полуслове, увидев Мак-Чесни. Глаза на его слишком американском лице дерзко рассматривали все вокруг поверх воротника пальто.

– Привет, Мак. Познакомься с моим другом мистером Хабблом.

– Бонжур, – сказал Билл. Он сел, продолжая осматриваться кругом, чтобы понять, кто присутствует. Спустя несколько минут Хаббл ушел, и Билл спросил:

– Что это за птица?

– Он здесь всего лишь месяц и пока титула у него нет. А ты здесь уже полгода, помнишь?

Билл нахмурился.

– Думаешь, я слишком высоко мечу? Я не питаю никаких иллюзий. Мне это нравится, меня это захватывает. Я хотел бы стать маркизом Мак-Чесни.

– Может, ты допьешься до того, чтобы поверить в это? – предложил Бранкузи.