— Что ты хочешь от меня? Это ошибка, неправильно все это, — простонала от скользнувших в меня пальцев, сжавших клитор, и стиснула зубы.

Чтобы больше не стонать. Не всхлипывать. Не поддаваться этому безумию, хотя все это обман — я сдалась еще тогда, когда прикоснулась к Владу.

— Я хочу тебя трахать, Вера. И ты этого хочешь, девочка, ты вся мокрая. За этим пришла в бар? Чтобы тебе вставили? — я не улавливаю сути того, что говорит Влад. Он безумен, я безумна, я дико наслаждаюсь его на удивление нежными пальцами, сжимающими, трущими мой клитор, и вскрикиваю, когда один из них оказывается внутри меня. — Боже, какая узкая. Тугая… черт, Вера, хочу, чтобы ты также сжимала мой член.

— Нет, — прорыдала я от противоречивых эмоций, и случилось то, что казалось невозможным: Влад меня поцеловал.

Накрыл сухими, жестковатыми губами мои, и замер, будто сам не ожидал от себя. И в этот момент я поняла, что сегодня я больше не смогу сказать «нет». Не смогу, и не захочу.

Приоткрыла рот совсем немного, и сама обхватила его нижнюю губу, но Влад дернулся, как от удара. Отодвинулся, словно начал приходить в себя, уходя с этой грани, на которой мы оба застыли в ожидании неминуемого.

— А что ТЫ хочешь, Вера? — вдруг спросил он почти нормально, и я ответила.

Просто и честно.

— Любви.

Сразу стало холодно — Влад отодвинулся от меня, перестал терзать тело, и я, было, потянулась к нему, чтобы дал мне то, о чем я попросила — хоть тень, хоть мимолетное наслаждение. Чтобы погасил огонь, требующий выхода, он бьется внизу живота, мешает думать, я почти скулю.

Я с ума схожу, или уже сошла.

— Оденься. Оденься, Вера, — хрипло приказал он, — и я отвезу тебя домой.

Влад называл меня истеричкой? Он был прав, ведь именно сейчас она подступает, глаза разъедают соленые, не пролившиеся слезы, и я сделала шаг к нему, чтобы дать пощечину.

Чтобы в лицо плюнуть.

Чтобы убить за это унижение.

Но я каким-то чудом собрала остатки небольшой своей гордости, и сказала хрипло:

— Больше никогда ко мне не прикасайся.

Зачем-то подняла с пола его футболку, что Влад содрал с меня, надела, и сбежала в ванную.

Подальше от него.

Хочется гнать на полную скорость, слиться с дорогой так, как я люблю, но пришлось ехать медленно. Чтобы и себя, и ее не прикончить.

На губах до сих пор вкус дыхания Веры, руки помнят, как нежна ее кожа, и эта пытка невыносима. Она рядом, изучает уродливый город за окном машины, и молчит.

Остановить бы тачку, резко взвизгнув шинами, завалить Веру на сидения, раздвинуть ее ноги, и вбиваться до осатанения в горячее, сочное тело. Или насадить на себя, и заставить скакать на члене, слушать ее стоны — они как лучшая музыка, и трахать, трахать весь остаток ночи, и все утро.

В машине, у нее дома, или лучше в отеле? В офисе разложить на столе, нагнуть, и…

— Доброй ночи, — сухо попрощалась Вера, а я и не заметил, что довез ее.

Выпускать не хочется, отпускать не хочется. От себя, в эту чертову квартиру, куда она может приводить кого угодно… блядь, нужно было трахнуть ее, пока была возможность. Иметь ее до потери пульса, и выкинуть, как надоест. Она ведь хотела, горела тем же огнем, насаживалась на мои пальцы как на болт.

И о любви заговорила. О любви, отрезвившей меня, но, пожалуй, это и есть ее слабое место — никому не нужная девочка-лгунья всего лишь хочет великой любви.

И она ее получит. На время Вера получит все, что захочет. А затем придется по счетам платить, ведь у всего есть цена.

— Куда? — нахмурилась она, когда я вышел следом.

— Проводить. Вдруг там маньяк, Вера? — попытался пошутить, но девушка юмора не оценила. Должно быть, шучу я как кретин.

— Здесь один маньяк — ты.

И как все исправить? Бухнуться на колени, и признаться в любви? Не поверит, да и по-идиотски это будет. Черт, упустил момент, кретин!

— Все, можешь идти, ни один маньяк по дороге не встретился.

— На работу придешь? — рукой уперся в дверь, мешая ей войти в квартиру.

— Нет. Все, я устала, Влад. Оставь меня в покое, прошу тебя. Я… мне нужно побыть одной, — она посмотрела на меня, и вся холодность ее исчезла — лгунья чуть ли не рыдала. — Не видишь, что ли?

Чувствую, что неправильно поступаю. Самого коробит, но выхода всего два: отомстить за Веронику, или спустить все Вере с рук. Любое решение — ошибка, любое — предательство по отношению к сестре, но я не могу не попытаться.

Вера даже не раскаивается. Продолжает лгать.

— Можем не пойти на работу вместе. Стоит лишь впустить меня внутрь, — обхватил ее лицо руками, зарылся руками в все еще влажные волосы, и дышать стало невыносимо — прошибает всего насквозь, молнии бьют прямиком в сердце. — Вера, ты…

— Замолчи!

— Хорошо, — усмехнулся, и как в омут с головой.

Притянул ее к себе — Вера упиралась, даже ударила по плечам неощутимо, все мимо меня, есть лишь ее губы, горькую сладость которых я так и не распробовал. Накрыл своими, и простонал — Боже, это лучше, чем любой секс. Вера бьется в моих руках, вырывается, как кошка дикая, но сопротивление ее смешно.

— Ты охрененно вкусная, — прошептал, на секунду оторвавшись, и слизал с губы капельку крови от ее укуса.

— Я закричу, ясно? Ты псих, ты конченый мерзавец, ты…

Я знаю, кто я такой. Маньяк, псих, помешанный, и сейчас мне нужно одно — она.

За волосы притянул Веру к себе, и поцеловал жестче. Упивался ее невнятными, сдавленными стонами, лаская языком ее губы, втягивая в рот — нежные, сводящие с ума. Силой удерживал, пока не ответила несмело и неумело, будто впервые. И когда почувствовал ответ, когда Вера сама, по своей воле прижалась ко мне, я окончательно себя потерял.

В ее всхлипах.

В неясном шепоте.

В ее глазах, которые она распахнула, и влепила мне пощечину.

— Мудак! Какой же ты мудак! Еще раз тронешь меня — убью, извращенец гребаный!

— Почему извращенец-то? — в джинсах охрененно тесно, и единственное, о чем я сейчас могу думать — так это о том, как буду трахать ее. В разных позах, каждую ночь, каждый день. И представлять, как Вера будет стонать в самый первый миг, когда я ей вставлю. И как будет кричать, биться подо мной, и просить еще… сука, я сейчас в джинсы кончу, как малолетка при виде красивой телки.

— Потому что у нас одна мать.

— У нас у обоих нет матери, Вера. Эта женщина, на которой ты помешана, она чудовище, и я ни за что не поверю, что с тобой она была любящей мамочкой. Знаешь, что она сделала, чтобы заслужить такую мою «любовь»? — мне дико захотелось раскрыть глаза этой дуре. — Она травила…