Я проснулась рано, еще не было шести. Дверь в гостиную была приоткрыта, и было слышно, как похрапывает Вашку. Я заглянула – ну нельзя было не заглянуть, – потом тихонечко, на цыпочках, вошла. Одетый Вашку спал на неразобранном диване. Рядом с диваном стояла наполовину пустая банка моего варенья. В остатках варенья плавали окурки. По всей гостиной были разбросаны квадратные листы черной бумаги, я таких никогда раньше не видела.

Я подняла один, другой, третий… На всех – на всех! – белым карандашом была нарисована маленькая обезьянка с абсолютно живой рожицей.

* * *

Зря я это сделала. Не отдаст мне теперь Вашку мою обезьянку. Он вначале заорал как ненормальный, потом схватил ее и теперь сидит с ней в кулаке, глаз с нее не сводит, даже на свое имя не отзывается. Мы с Нандой его уже и трясли, и в ухо ему кричали. Я принесла последнюю банку варенья, открыла. Бесполезно. И с чего я вообще взяла, что это будет правильно – показать ему обезьянку?

– Ну, коллега, ну так нельзя, – гудит чей-то низкий голос, и интерн Инасиу Жозе Пештана чувствует, что его несильно, но настойчиво трясут за плечи. – Приходите в себя, приходите! Что это вы как девица!

Инасиу открывает глаза и мотает головой, прогоняя дурноту.

Он полулежит на кушетке в ординаторской. Зеленая форменная куртка закатана почти до подмышек, а дальше ничего не видно – все заслонила широченная спина старшей медсестры Маргариды Тавареш, и холодные твердые пальцы нажимают, и давят, и постукивают, и от этого в животе что-то ноет, и сжимается, и вроде бы даже скручивается.

Инасиу ерзает, недовольный, но Маргарида Тавареш, привыкшая в одиночку ворочать лежачих больных, не замечает его попыток вырваться. Несколько минут спустя она распрямляется и с размаху хлопает интерна ладонью по впалому животу.

– Получи, худышка! – весело говорит старшая медсестра и потягивается с таким хрустом, что Инасиу передергивает. – Все заклеено в лучшем виде! Будешь мыться – пару дней не мочи.

Инасиу смотрит на свой живот. Зеленые штаны приспущены, а на бледной, пупырчатой, как у цыпленка, коже красуется белая марлевая нашлепка, из-под которой выпирает что-то небольшое, но какое-то… неприятное. Инасиу нервно сглатывает.

– Что это такое? – спрашивает он, стараясь говорить уверенно и строго, как и положено хирургу, но голос позорно срывается на жалобный писк. – Что со мной было? Что это вы тут мне поназаклеивали?

– А правда, что он оперировал сегодня? – В поле зрения интерна, как полная луна, вплывает красное довольное лицо заведующего хирургическим отделением профессора Антониу Брандау Роша.

– Аппендицит, – отвечает Маргарида Тавареш и материнским жестом гладит уворачивающегося интерна по голове. – Отлично справился. Через пару дней отпадет и следа не останется.

Инасиу начинает казаться, что над ним издеваются.

– Кто отпадет? – спрашивает он, чуть не плача. – Откуда отпадет?

Брандау Роша мрачнеет.

– С ним что, – подозрительно спрашивает он, не глядя на Инасиу, – никто не разговаривал? Кто его куратор?

Маргарида Тавареш делает страшное лицо – вскидывает брови, выкатывает глаза и поджимает губы. «Нет-нет, не здесь!» – расшифровывает интерн и чувствует, что сейчас упадет в обморок. Но профессор Брандау Роша не понимает пантомимы.

– Что… – начинает он раздраженно. Маргарида Тавареш не дает ему закончить. Она хватает завотделением за рукав и тащит его к выходу.

«Совсем обнаглели медсестры, – механически думает Инасиу. – Скоро вообще врачей начнут гонять, как санитарок». Вначале он пытается прислушиваться к звукам, доносящимся из-за двери, но слов не разбирает, только басовитое «бубубу», поэтому, помаявшись немного, Инасиу начинает отдирать от кожи прозрачный пластырь, придерживающий марлевую повязку.

Когда профессор Брандау Роша возвращается в ординаторскую, интерн Инасиу Жозе Пештана сидит на кушетке и истерически хихикает, уставившись на багровый остроконечный отросток, торчащий у него справа из живота.

* * *

– Что, у всех вырастает? – в пятый раз переспрашивает Инасиу, недоверчиво глядя на старшую медсестру. С истерикой он справился и в обморок не упал, даже лед не понадобился, хотя Маргарида Тавареш на всякий случай велела кому-то принести целый тазик и попыталась сунуть туда голову Инасиу, бедный интерн еле отбился.

– Как у кого, – терпеливо отвечает Маргарида Тавареш. Ей очень хочется прикрикнуть на недоверчивого мальчишку или стукнуть его тазиком с подтаявшим льдом, но она вспоминает себя двадцать лет назад, как рыдала, как просила уволить ее по собственному желанию, хоть с отрицательной характеристикой, хоть с волчьим билетом, вздыхает и снова подробно объясняет, чем их больница отличается от всех остальных.

– А у кого – как? – не сдается Инасиу. Он старается не смотреть на свой живот, хотя старшая медсестра снова заклеила отвратительный отросток марлей. – Если, скажем, я завтра руку кому-нибудь ампутирую, у меня что – третья рука вырастет?!

– Ну, допустим, к ампутации тебя пока никто не допустит, – возражает Маргарида. – Ты вообще пока оперировать не должен был. Твое дело – ассистировать и ума набираться.

– А у ассистентов? Не вырастает?

Старшая медсестра отрицательно качает головой.

– Почему?

– Это вопрос ответственности, – туманно отвечает она и внезапно улыбается. – Ну что ты так переживаешь, мальчик? Ну, не предупредили тебя. Бывает. Меня в свое время тоже не предупредили. Пациентка мне нервная попалась – дернулась, и я иглу сломала. Так у меня на жопе вот такой синячище вскочил! – Маргарида Тавареш раскидывает руки, показывая размеры синячища. – Я неделю сесть не могла! А ты умничка, все сделал прекрасно – я же вижу. И штука эта отпадет, как только пациенту твоему швы снимут. Вот если бы ты где-то напортачил, салфетку бы в пациенте забыл, еще что-то в этом роде… А когда у пациента все без осложнений, то и у доктора тоже все проходит без проблем.

– Это называется – без проблем? – Инасиу косится на марлевый прямоугольник на животе и тут же отводит глаза. – А как тогда выглядят проблемы?

– По-всякому, – лаконично отвечает старшая медсестра. – Так что не жалуйся.

Инасиу встает с кушетки, но в животе что-то дергает, и он снова усаживается.

– А кто должен был меня предупредить? Куратор?

Маргарида Тавареш молча кивает.

– А где он вообще? – обиженно интересуется Инасиу. – Когда их величество соизволят появиться? Вы в курсе, что он даже не позвонил! Я его с самого утра ищу, это же он должен был резать этот чертов…

Медсестра подходит к тумбочке и начинает подчеркнуто деловито в ней рыться. Инасиу снова становится не по себе.

– Что с ним? – почти шепотом спрашивает он.

– Пациент у него умер, – не поворачиваясь говорит Маргарида Тавареш. – На столе. Судя по последствиям, по его вине.