Затем Эйвери обвила его ногами, приняла удобную для него позу и долго, нежно, целовала, пока он в нее входил.

Она задохнулась от его ответного поцелуя, ей хотелось большего, чтобы он прижался плотнее, вошел в нее глубже. Сладкие ощущения переполняли ее, она растворялась в них. Сливалась с ним воедино.

Ее закружило в водовороте чувств. Она прижимала его сильнее и сильнее, тянула к себе. Поймала его взгляд и цеплялась за него как за якорь.

Джона раз за разом входил в нее, ласкал, находил чувствительные точки на ее теле, дотоле ей самой неведомые, и гамма ее ощущений становилась все богаче, они захлестывали ее, бурлили в ней… Джона встрепенулся всем телом, напрягся от ее ласкового прикосновения, и это стало еще одной вершиной удовольствия. По телу ее пробежала горячая волна, а он простонал так громко, что казалось, задрожали стены.

Наверное, прошла вечность, прежде чем Джона произнес:

– О боже, Эйвери… – Его голос тонул в смятых простынях за ее спиной.

– Да что ты говоришь!

Он рассмеялся, так же приглушенно. Она смахнула слезу, а затем погладила его по спине и прикусила губу, чтобы не расплакаться. Переживания, усталость, скопившееся за последние дни напряжение давали о себе знать. Но теперь она могла наконец расслабиться.

Издав легкий стон, Джона откатился в сторону. Через несколько долгих мгновений он шевельнулся, а затем погладил ее по бедру.

Глубоко вздохнув, Эйвери взяла его за руку, подняла ее и поцеловала ладонь, а его тепло перетекло в нее при этом как по трубке. Обессиленная, но млеющая от сладких надежд и теплой истомы, она провалилась в глубокий сон.

Джона медленно просыпался, и ему казалось, что он все еще лежит в объятиях Морфея. А когда почувствовал ткань простыни на своих ногах, то понял: все это не сон, а явь, имя которой – Эйвери Шоу.

Он не без труда повернулся и обнаружил, что рядом с ним никого нет. Получалось, что Эйвери встала раньше его.

Джона зевнул, оперся на локоть и прислушался. Старался услышать подсознанием ее присутствие. Уловить тепло, которое исходило из нее, подобно электрическим импульсам. Но никого рядом не было.

– Эйвери! – позвал он хриплым голосом, а ноги все еще отказывались ему служить. – Иди ко мне, дорогая!

Его голос эхом отразился от стен. Ответа он не получил и вмиг похолодел.

– Эйвери?

Послышался легкий шум. Это Халл царапался в дверь. Джона впустил пса вечером, после того как с трудом нашел его за холмом и слегка на него разозлился. Но теперь Халл находился снаружи.

Эйвери! Она ушла. Бросила его.

Джона рухнул на кровать и выругался.

Конечно, она ушла. А чего он еще мог ждать – что она приготовит ему кофе с пончиками? Что одна ночь превратит эту гордячку в приветливую подругу?

Нет. Не может такого быть. И все же он не ожидал столь быстрого ее бегства.

По тысяче причин он до прошедшего вечера себя сдерживал. Прежде всего потому, что им следовало за эти две недели лучше познакомиться, а не совокупляться немедленно, подобно кроликам. Они успели стать друзьями – хотя слово это не вполне подходит для чувств, которые она у него вызывала, – немного узнали друг друга, и он вправе был ждать большего уважения с ее стороны.

Джона открыл глаза и устремил взор на золотистые солнечные пятна на потолке. Он лишь через несколько месяцев понял, что Рейч его не уважает. Думал о будущем с ней, а она видела в нем лишь забавного дикаря и сексуального партнера. Мужчину на сезон, но отнюдь не на всю жизнь.

Эйвери провела с ним только одну ночь и улизнула, не сказав даже «Спасибо, и приятного сна!»

– Проклятье, – буркнул он, с трудом выпрямился и пригладил обеими руками волосы. Несмотря на все усилия, он всегда оставался таким, каким был много лет. Жителем прибрежного поселка, сыном простого ловца крабов. Сколько бы судов у него ни имелось, сколько домов, вертолетов, туристических наград или долларов в банке – горожанке Эйвери Шоу этого всегда будет мало.

Рейчел. Она такая же, как Рейчел, с которой он прожил год. А с Эйвери переспал всего раз. И сравнивать нечего. Совершенно.

У него вырвалось несколько ругательств, от которых покраснел бы любой сквернослов. Джона встал с кровати, собрал простыни и отнес их в корзину для белья. Ему не хотелось, чтобы следующей ночью его преследовал ее запах, даже если это все, что она оставила на память о себе. За то, что он привел ее к себе в дом, отнесся к ней по-доброму. К счастью, выдержки и закалки ему хватало.

Надо было теперь как-то очистить кожу от ее запаха, выкинуть ее образ из головы и вообще о ней забыть. И лучше бы не встречаться с ней в ближайшие недели.

Когда такси довезло Эйвери до «Тропиканы», солнце только всходило из-за горизонта. Она провела своей картой по прорези у входа, открыла дверь и вошла в холл, пустой в столь ранний час. Только Клаудия копошилась за стойкой регистрации.

Эйвери не успела придумать, как избежать встречи с ней. Клаудия подняла голову, закрыла крышку ноутбука и виновато посмотрела на подругу:

– Привет!

– Доброе утро! – чирикнула Эйвери. – Что ты здесь делаешь в такую рань?

– Да ничего. Просто регистрации. Та-ак много регистраций.

Волосы Клаудии растрепались, глаза покраснели. Накануне она перебрала коктейлей, однако еще до рассвета, за несколько часов до приезда туристов, заняла свое рабочее место, стояла в отглаженной фирменной рубашке «Тропиканы».

Важнее, однако, что она была не в своей тарелке и смущение Эйвери ее внимания не привлекло.

– Ладно, поболтаем позднее…

– Погоди-ка.

Проклятье! Эйвери повернулась и увидела, что Клаудия, хоть и явно не выспалась, выразительно смотрит на ее помятый топ и брюки.

– О-хо-хо! Эйвери Шоу, проказница. Охмурила Джону!

– Тсс.

– Да кто нас услышит? Горшки с пальмами? Поди-ка сюда. – Клаудия вышла из-за стойки, усадила Эйвери на роскошный кожаный диван, освещенный восходящим солнцем. – Так что произошло? Почему ты перед рассветом крадешься к себе в номер? Вчера вечером вы с ним так сексуально танцевали и прожигали друг друга взглядами. Наверное, после этого жарко было в койке. Потрясно, да? Или он только с виду такой сильный?

Эйвери фыркнула. Затем рассмеялась. Потом расхохоталась до колик в животе. Держась за бок, она согнулась пополам и уронила голову на колени. Едва не ткнувшись носом в прилепленную к тыльной стороне дивана жвачку, она вздохнула:

– Это было… умопомрачительно. Клаудия, не могу даже описать, как он меня преобразил. На клеточном уровне.

– Ха! – Клаудия так хлопнула в ладоши, что эхо разнеслось по всему огромному холлу. – Потрясающе. Но если все так замечательно – почему ты сейчас не в его доме и не занимаешься с ним всем этим?