– Ничего подобного. – Он прибавил обороты двигателя, и стрекот помешал ей расслышать его слова.

– Вздор, – хмыкнула она, вообразив изумление на лицах своих подруг, если они увидят ее под руку с таким парнем. У манхэттенских аристократок челюсти поотваливаются от одного взгляда на эти завораживающие блестки в глазах, на эти широкие плечи. А ведь кроме внешности его отличала притягательная манера поведения, образ жизни настоящего мужчины. – Ни на секунду в это не поверю.

Джона поднял сверкающий взгляд, словно вторя которому внутри ее тоже загорались искорки.

– Я имею в виду вот что, – промолвила она, тщательно выбирая слова. – Не могу представить тебя в Сиднее, потому что твое место здесь – под обжигающим солнцем, у неспокойного моря, под бескрайним небом. Сидней по сравнению с ним – большая серая клякса. – Вот озвучила свою мысль, и еще сильнее во всем уверилась.

– Нет. – Джона нахмурился и одновременно улыбнулся. – Нет.

– Ладно. – Эйвери обхватила себя руками, словно чтобы привести в порядок растрепанные чувства. – Так что было между тобой и…

– Рейч? Просто жизнь.

– Судя по всему, не просто жизнь.

– Хочешь уточнений? Ожидалась семейная жизнь. Дети. И еще тридцать три несчастья.

– Мне такие радости даром не нужны. Разве что с Люком? Но он ведать не ведает, что у меня могут быть планы на него.

Джона рассмеялся. От чистого сердца. Уверенности в себе у него хоть отбавляй. Хотя почему бы и нет? Только взглянуть на него! Одной рукой небрежно держит штурвал, глаза блестят на солнце, и он уверенно ведет катер по извилистому руслу.

Мужчина, который знает, к какому миру он принадлежит.

Они вышли на открытую воду, и Джона сбавил обороты двигателя до хриплого стрекота.

А какой мир – ее? Вряд ли этот. Хотя путешествие на старом корыте по крокодильему заповеднику было неплохим приключением, если учесть, откуда она приехала. И лишь здесь, вдали от дома, осознала, сколько сил тратила на своих родителей. И начала прозревать. Правда, с большим трудом. Десять лет она распутывала узлы, которые завязали ее мать и отец. Прежде чем сделала их жизнь лучше. Чуть-чуть лучше.

«Потом со всем этим разберусь», – сделала вывод она, и у нее комок застрял в горле. А пока стояло лето. И она сама все решала. И никто не мог что-то ей приказать. И у нее рассеялись последние сомнения относительно того, как провести остаток времени в Австралии.

Эйвери подсела к Джоне, устроилась у него на коленях. Положила ладонь на его грудь; другой рукой сняла с него кепку. От его глубокого вздоха и потемневших глаз по ее телу разлилась сладкая истома.

– Итак, Джона Норт, как насчет того, чтобы оставить в прошлом все нелады и просто хорошо отдохнуть. Без всяких обещаний. Без раскаяний. Не хочешь ли ты стать мужчиной, лето с которым я запомню на всю жизнь?

У него дернулся мускул на щеке, а через секунду он схватил ее за талию и притянул к себе, приник губами к ее губам. На сей раз без особой деликатности и прелюдий. Просто неудержимое желание.

Она сгорала от вожделения и ответила на его поцелуй, впитала жар его губ, приняла напор языка, забыв обо всем, кроме стремления к нему здесь и сейчас!

Она отбросила его кепку – целовать мужчину в головном уборе было кощунством, – запустила руки под его футболку, провела ладонями по теплой коже. Он был таким большим и горячим, так наполнен мужским духом, что она почувствовала себя легкой, как дуновение ветерка. Весь мир потерял для нее значение, остался лишь он, рядом с ней, в эти минуты.

Он привлек ее к себе, она почувствовала бедрами его эрекцию, а ее голова запрокинулась в предвкушении и уверенности в том, что вот-вот произойдет.

– Когда тебе нужно вернуть катер?

Придерживая ее одной рукой, Джона взял другой телефон, отправил сообщение, подождал минуту ответа и с хищной усмешкой промолвил:

– Никогда. Он мой.

У Эйвери ослабели ноги. За ней ухаживали щеголи, заказывали умопомрачительно дорогие ужины в ресторанах, но никогда еще мужчина не покупал такое недешевое судно, лишь бы добиться ее близости.

Одним движением она сняла через голову свою просторную рубашку, а вместе с ней и шляпу.

Он чертыхнулся, разглядывая ее бикини на тонких лямках чуть темнее ее кожи.

– Тебе нравится? Купила его в чудненьком бутике у вас в поселке…

Джона своим любимым движением потянул ее бюстгальтер вниз, чтобы приникнуть губами к ее груди. Когда она стала терять рассудок от наслаждения, его губы смягчились, и он поцеловал ее влажный сосок.

Его большой палец проник за поясок ее шорт. Он нащупал пуговицу и расстегнул, а через секунду многообещающе вжикнула молния.

Рука Джоны двинулась ниже. Эйвери порывисто вздохнула, а он поднял руку, пробежался пальцами по ее животу, и у нее перехватило дыхание.

Его рука снова нырнула ей под шорты, шершавая ладонь провела по ее бедрам с такой нежностью и благоговением, что ей захотелось крикнуть.

Он зубами сдернул вторую половину ее бикини, взял сосок в рот, стал ласкать его круговыми движениями языка. И в то же время его рука скользнула ей под шорты, палец провел по лобку и опустился ниже.

Она вскрикнула так громко, что ее наверняка услышали все аллигаторы поблизости.

Последовавшие за этим стоны ей самой казались такими слабыми, словно звучали за милю от нее. Но издавала их она сама. При каждом движении его пальца, каждом прикосновении его языка.

Тело Эйвери наполнилось теплом, его поцелуи обжигали, наслаждение росло и росло, пока не достигло невообразимой высоты. Оно не ослабевало, казалось, вечность. Она теряла сознание, а он целовал ее в губы, его язык и пальцы держали на пике удовольствия, и наконец ее сотрясли конвульсии в его крепких объятиях.

Джона еще долго не отпускал ее, а она медленно приходила в себя. Он отстранился, лишь когда Эйвери немного успокоилась. А она взглянула в его глаза. Глубокие, бездонные глаза. Провела пальцами по его лбу, удивляясь, как выдержала все прошлой ночью. Ее сердце забилось в предчувствии повторения.

Кхекнув, он достал из заднего кармана бумажник, а из него пакетик из фольги, который она у него выхватила. И с тем же благоговением, какое выказывал он, стянула с него штаны и надела ему презерватив, то и дело отвлекаясь на поцелуи, поглаживая его щекой и лаская языком.

Он со стоном приподнял ее, повернул и прислонил к фальшборту. Когда он снимал с нее бикини, его глаза играли как ртуть, серебрились.

Солнечные лучи падали на ее плечи, выгнутую спину. Слышались всплески воды, волны ударяли в борта, а возможно, зубастые чудища готовились к атаке – но ей было все равно.

Ее внимание приковал Джона. Словно не веря своим глазам, он любовался ее обнаженным телом. Его руки ласкали ее так нежно, так бережно, словно он хотел навеки сохранить в памяти эти прекрасные формы.