Деревня осталась далеко позади. Пейзаж вновь изменился. Перед ними открылся идиллический вид на заросшую лесом горную местность, где в изобилии рос местный падуб среди сосен, каштанов и, конечно, олив. Легкий ветерок колыхал ветви деревьев, а солнечный свет пронизывал серебристо-серую листву. То и дело поворачивая, машина проехала через страшное узкое ущелье, а потом спустилась в плодородную холмистую местность, где цвели яркие златоцветники и желтые маргаритки и виднелись розовые миндальные деревья и душистые кусты олеандра. Они увидели пляж, на который лениво набегали волны. Шофер сказал Элейн, что их путешествие близится к концу.

— Город, который вы видите внизу, называется Сфакия. Мы находимся на юге острова, как вы скоро поймете. — Элейн перевела взгляд с маленького города, уютно раскинувшегося на берегах Ливийского моря, на величественный бело-синий особняк на лесистом холме, который величаво возвышался над ними. — Это дом господина Кимона. Там вы видите крепость, построенную венецианцами. На нашем острове много таких замков.

Водитель нажал на тормоза, и машина остановилась. Он распахнул дверцу. Элейн вышла из машины и остановилась посреди широкого переднего двора, глядя на великолепный дом Кимона. Только теперь она снова почувствовала страх. Но все же до чего глупо! Вскоре она все объяснит Кимону. И что тогда? Элейн зажмурилась, отчасти потому, что на глаза наворачивались слезы при мысли о том, что Кимону безразлична девушка по имени Элейн Марсленд. Она открыла глаза, когда к ней прикоснулся шофер. Он жестом указал девушке на широкие белые ступени, которые вели во внутренний дворик, где она увидела виноградные лозы и бугенвиллеи, а также множество других цветов. Они цвели в коричневых глиняных горшках с красивыми сельскими узорами.

Смуглая горничная открыла парадную дверь, улыбнулась и пригласила ее войти:

— Господин Кимон ждет вас, сударыня. Прошу вас, входите.

С Элейн снова говорили на отличном английском языке. Ей стало интересно, как девушке удалось так хорошо его изучить.

— Прошу вас сюда, сударыня.

Открылась еще одна дверь, и Элейн оказалась лицом к лицу с человеком, который ждал ее, чтобы вынести приговор Эстелле Марсленд.

Он сидел. Но когда вошла Элейн, поднялся с кресла. Высокий, гибкий, он стоял, глядя на нее. Элейн остановилась, едва переступив порог. Она втайне поразилась, увидев его. Этот мужчина с дьявольским выражением лица был совершенно не похож на того, кто купался с ней каждое утро и танцевал по вечерам, кто встречал ее улыбкой, от которой у Элейн учащенно билось сердце, а душа парила как на крыльях. Это был не тот нежный, ласковый возлюбленный, что держал ее в объятиях и целовал под бархатным эгейским небом, шептал ей голосом, ласковым, как легчайший летний ветерок: «То fengari kay sis einay auraya. Ты так прекрасна при лунном свете».

Кимон заговорил первым. Услышав его ледяной тон, Элейн вздрогнула.

— Теперь ты знаешь, кто я?

Она кивнула:

— Да. Дядя Суласа.

— Значит, тебе известно также, почему ты здесь?

Элейн сглотнула. То, что девушка недавно воображала очень простым, теперь казалось настолько трудным, что она с трудом подыскивала нужные слова. Ее охватила дрожь, когда она представила, как разгневается Кимон, узнав правду. Элейн нисколько не сомневалась в том, что он обвинит ее во многом, поскольку она намеренно выдавала себя за сестру.

— Все не так… не так, как ты д-думаешь, — начала девушка, но мужчина перебил ее резким и безжалостным тоном:

— Тебе страшно, да? Людям всегда страшно, когда наступает час расплаты. Тогда они всем сердцем раскаиваются в содеянном. Но слишком поздно, Эстелла Марсленд… слишком поздно даже молить о милосердии. Ты не только намеренно ограбила моего племянника и довела его до того, что он совершил такой постыдный поступок, но и унизила, когда заставила одного из твоих любовников выгнать его с позором. Такое оскорбление, нанесенное члену моей семьи, — это безрассудство, за которое ты дорого заплатишь. — Он окинул Элейн презрительным взглядом. Она открыла рот, собираясь ответить, но обнаружила, что у нее пересохло во рту и она утратила дар речи. — Могу также поставить тебя в известность о том, что те, кто наносил и меньшие оскорбления критской семье, часто навлекали на себя несчастье, поскольку мы не прощаем и не милуем за нанесенные оскорбления. Месть нам необходима, чтобы сохранить чувство собственного достоинства.

Элейн все еще не могла произнести ни слова. Она смотрела на мрачное лицо Кимона, чувствуя невероятное облегчение при мысли о том, что Эстелла не пала жертвой языческого желания мести этого человека.

Кимон спокойно дернул за шнурок колокольчика. Совершенно бесстрастным тоном, как судья, он сказал Элейн, что ей предстоит одиночное заключение до тех пор, пока Кимон не захочет ее освободить.

— Одиночное заключение? — Это заинтриговало Элейн и отвлекло ее. Ей хотелось узнать побольше, прежде чем его разочаровать.

— В комнате, которую я для тебя приготовил… в здании, где когда-то пленников держали в темницах. — Его губы тронула еле заметная невеселая улыбка, и Элейн вздрогнула.

Она мысленно поблагодарила Бога за спасение сестры. Одиночное заключение для такой жизнерадостной девушки, как Эстелла, для девушки, которая так любила жизнь! Кимон смотрел в окно, и она взглянула туда же. Элейн бросились в глаза алые розы, гибискус и пурпурные бугенвиллеи, а также ряд величественных платанов, которые высились на дальнем конце широкой лужайки. Но Кимон смотрел на замок. В ослепительном блеске солнца он казался почти фантастическим. Позади него виднелись извилистые очертания береговой линии, а перед ней — неровная стена утесов, наложенных друг на друга. Их складки говорили о гигантском смещении пластов, в результате которого они появились на свет.

— Замок принадлежит тебе? — спросила девушка.

Мужчина кивнул.

Элейн представила себе, как ее сестра переносила бы наказание, которое задумал для нее Кимон. Как страшно было бы ей по ночам, когда каждый порыв ветра мог показаться стоном призрака несчастного узника, когда-то заключенного здесь.

Элейн заметила, что Кимон смотрит на нее несколько озадаченно, и позволила себе улыбнуться. Он явно ждал, что она испугается и станет молить о милосердии.

— По-моему, ты не вполне поняла, какое суровое наказание тебя ожидает, — начал он. — Ты можешь провести там полгода или даже год, в зависимости от моего настроения. А сейчас я в таком настроении, что мог бы оставить тебя там навсегда. Но думаю, в конце концов, решу, что ты понесла должное наказание, и освобожу. Но уверяю, следующие несколько месяцев станут для тебя настолько невыносимыми, что ты много раз пожалеешь о том, что осталась в живых. — Бесстрастный голос. У этого человека не было никаких чувств… или никакого воображения.

И все же, пытаясь понять его точку зрения, Элейн догадалась о том, что он испытывает. К тому же он следовал обычаю. Обычаю, который важнее любого закона. Элейн уставилась на него, спрашивая себя, как она до сих пор может любить… но она любила, несмотря на его холодность, ледяную бесстрастность и маску, напоминающую орла. За этим крылась нежность, которую раньше видела в нем Элейн, нежность, которую, как и его великодушие, можно было объяснить лишь тем, что он всей душой желал завоевать ее доверие. Подобная внешность скрывала его зловещее намерение наказать девушку, которая так подло обманула его племянника.