Макс медленно нажал на кнопку. Из телефона донеслась быстрая сбивчивая речь Полины:

— Макс, ты здесь? Ты меня слышишь… Макс?

— Я… слушаю…

— Знаешь, что сейчас было?

— Полина… мне жаль…

Голос из телефона умолк.

— Ты о чем? Ты в порядке, Макс?

— Все хорошо…

— Да что с тобой такое? Я почему звоню… Мне сейчас Литтон позвонил, представляешь, он договорился с Феликсом! У нас будет выставка! Он пришел в себя и сказал, что завтра начнется оформление зала. Это просто суперновость!

Макс всеми силами пытался сконцентрироваться и найти логику в услышанном, смысл слов доходил медленно, путанно, разорванными отрывками, после чего осторожно добавил:

— Потрясающе.

— Так вот… Завтра вам обоим нужно будет подъехать пораньше, часам к восьми утра, потому что Феликс задумал сделать обстановку в виде разрушенных построек, будто после пожара. Поэтому придется поехать в магазин строительных материалов и закупить доски, рамки, что-то такое. Они будут обожженными, усыпанными пеплом по краям, и кое-где, как я поняла, будут пробиваться трава, мох и какие-то мелкие цветы. И яркие полотна на стенах. Мне кажется, это будет очень впечатляюще выглядеть, Феликс все-таки талант — посетители точно останутся довольными, — к выставке живописи добавится своеобразная инсталляция от автора, объединенная общей темой.

— Сильный образ.

— Да. Макс, ты все понял? Завтра к восьми, у нас очень мало времени до открытия. Нужно все успеть.

— Я успею… Полина? Я добавлю… Феня завтра не сможет приехать… Он приболел…

— Очень не вовремя, у нас мало времени для подготовки. Хорошо, пусть поправляется, чем быстрее, тем лучше, день за свой счет. А тебя я жду в обязательном порядке.

— Договорились.

На этом разговор прекратился, и комнату снова укрыла тишина, которую разбавляли лишь редкие отзвуки машин за окном и монотонное ворчание ноутбука на коричневой столешнице. Феня шмыгнул носом и грустно произнес:

— Я заболел.

Макс перевел взгляд на стену: там, в углу, укутавшись паутиной, терпеливо сидел небольшой паучок, поджидающий хоть какую-то добычу. «Мягкие, уютные, белоснежные нити, которые загоняют тебя в логово к хищнику, — подумал Макс, — где вместо нежной воздушной пелерины ты получаешь крепкие, цепкие оковы, из которых вряд ли можно выбраться».

— Нет, Феня, просто нужно посторожить картину… чтобы она была в порядке… И если что-то пойдет не так… чтобы все было… хорошо…

Макс не смог выговорить: «Я тебя прикрою, ты будешь ни при чем, я все возьму на себя». Звучало это чересчур удручающе, при том, что Макс на дух не переносил удрученность в любом ее проявлении, из-за чего сам факт подобных мыслей, прямо сейчас рождавшихся беспокойным разумом, раздражал его еще больше. Комната снова наполнилась веселой мелодией. Макс с ненавистью посмотрел на экран — номер был скрыт, но и без этого было ясно, кто решил наведаться в столь поздний час.

— Добрый вечер, Панфил Панфилович.

— Я тебе запретил называть меня вслух. Не доходит с первого раза?

— Тут только мы с Феней… Дома…

— Мне без разницы, с кем и где, хоть в борделе, хоть на кладбище. Что с объектом?

— Объект на базе.

— На какой, на хрен, базе? Ты прекратишь придуриваться когда-нибудь?

— Мы все сделали, Панф…

— В понедельник утром, в половине седьмого, под третьей скамейкой с угла на оговоренной нами детской площадке найдешь записку. На ней адрес. Оденешься неброско, внимания не привлекаешь. Найдешь большую коробку от техники, чтобы помещалась картина, упакуешь аккуратно, в пенопласте. Подвезешь к квартире к восьми вечера. При вопросе «Кто?» ответишь «Курьер Электросервис». Все понятно?

— Да… а наш уговор будет в силе? Что потом будет?

— Потом и поговорим.

Разговор оборвался. Майор ненавидел пустословие и всегда был далек от изысканной риторики, впрочем, для его должности это оказалось полезным качеством — многие люди, независимо от того, являлись ли они представителем правопорядка или находились на кардинально противоположной от правопорядка стороне, искренне уважали его, хоть и не особо любили.

— Теперь еще и майор нас ждет. Попали мы с тобой, Феня, попали мы…

Не договорив предложение до конца, Макс откинул голову на диван и стремительно погрузился в глубокий усталый сон, так и не разжав руку со смартфоном. Феня дважды прикоснулся к его плечу и, рассудив, что будить бесполезно, да и, в целом, неправильно, поднялся с пола и неспешно подтащил широкое теплое одеяло с кровати, которым и укрыл Макса. Время перевалило за полночь. Феня ложился спать в строго определенное время — 23.15 — и никогда не позволял себе отклоняться от режима, стараясь соблюдать распорядок во всем, что можно, — так было намного комфортнее и уютнее.

Но сегодня вечерний график был нарушен, принеся за собой тревожность и смятение, посему Феня, тщательно помыв посуду третий раз, решил для себя, что уснуть уже не получится, и медленно подошел к картине, внимательно разглядывая ее, запоминая каждый мазок, длину и ширину, плотность и оттенок. Тысячи небольших взмахов кисти складывались в изображение, напоминая мелкую мозаику. Навязчивая идея призывала их пересчитать и записать каждый параметр до миллиметра в блокнот. С самого детства Феня не мог противостоять этим мыслям, будто верные друзья, они приходили на помощь, отвлекали и успокаивали. Феня внимательно всмотрелся в левый верхний угол картины. Цвет темно-синий, смесь ультрамарина и сапфирового, размер 5,7х11,6 мм, четыре бороздки, глубина 2 мм, угол наклона 32 градуса. Голос изнутри произнес:

— Один…

Когда Макс проснулся утром, в половине седьмого, Феня все еще стоял около картины и вглядывался в синее поле с черными вилами посередине. Четырнадцать тысяч двести сорок восемь мазков кисти. «Экзопулус» начинал нравиться ему еще больше.

— Я же сейчас опоздаю. Жесть… Голова болит… Я что, так здесь и провел всю ночь? А ты любуешься на наш гениальный проект? — Макс засмеялся — наутро ему стало значительно лучше, после сна будто вымылась значительная часть негативных ощущений, что так терзали его накануне. Несмотря на ноющий висок, к Максу вернулся оптимизм, и это вдохновляло. — А знаешь, может, все-таки Феликс и неглупый парень. Нарисовать вот такое, а потом толпа почитателей искусства готова драться за эту штуку. Мне кажется, они и сами не понимают, что это такое, что обозначает, а в итоге все под впечатлением.

— Вилы обозначают вилы, синий цвет — это небо и вода, а глаз — это глаз. Красный глаз — уставший глаз.

— Уставший от чего?

Феня повернулся к Максу и уверенно произнес:

— От наблюдения.

— За кем?

— За сельскохозяйственными посадками. А я хорошо знаю, как трудно может быть наблюдать за сельскохозяйственными посадками. Их могут есть жуки, личинки, может быть засуха, может быть холодная погода или мало удобрения в почве. И здесь нарисовано, что это тяжелый труд — чтобы вырастить урожай правильно, необходимо много успевать и внимательно следить, как все растет, чтобы не было поздно. От этого получаются красные глаза. А Феликс это понимает. Я заметил, что у него тоже красные глаза, значит он тоже что-то выращивает.