уже пошел Бекингем, а во-вторых, лорд-мэр направился в ратушу, чтобы оповестить горожан о справедливом возмездии, настигшем предателя Гастингса. Дело важное, ответственное, торопливость может только помешать, тем более у Бекингема такое задание, что чем дольше лорд-мэр продержит народ в ратуше и вокруг нее, тем лучше для успешного распространения нужных слухов. Если этот загадочный Шоу должен уже через час быть в Бейнардском замке, то указания, которые раздает Ричард Глостер, выглядят противоречащими друг другу. Но нет, речь, оказывается, идет не о лорд-мэре, а о его брате, докторе богословия Ральфе Шоу. Он, как и монах по имени Пенкер, – исторические персонажи, монахи-августинцы, известные проповедники, публично подтвердившие, что дети Эдуарда Четвертого являются незаконнорожденными и права на престол не имеют.

Ловел и Кетсби уходят выполнять поручения, Ричард же строит дальнейшие планы. Теперь ему нужно решить две задачи. Первая – разобраться с детьми своего брата Джорджа Кларенса; вторая – обеспечить полную изоляцию маленьких принцев, детей Эдуарда Четвертого, чтобы ни одна живая душа к ним не допускалась. Ладно, с принцами более или менее понятно, но при чем тут дети Кларенса? А вот при том. Вы же помните порядок наследования короны: сначала старший сын, если умер – то его потомки мужского пола, потом средний сын и его потомки-мальчики, а потом уже и младший сын. Эдуард Четвертый умер, следующие в очереди – его сыновья Эдуард и Ричард, за ними идет Джордж Кларенс, который тоже уже умер, но вместо него в очередь встают его дети, а уж только за ними придет черед Ричарда Глостера. Долго ждать-то придется! А ждать герцог Глостер не желает. Детей Эдуарда объявить бастардами и лишить их права на трон – первый этап. Убрать с пути следующих за ними детей Джорджа – второй этап. И тогда он – король!

Сцена 6

Лондон. Улица

Входит писец с бумагой в руке.

В этой сцене нет ничего, кроме монолога писца. Бумага, которую он держит, – приговор лорда Гастингса. Длинный, объемный, красиво переписанный набело. «Заметьте, как подстроено все ловко», – озадаченно рассуждает писец. Ну в самом-то деле, на переписывание у него ушло одиннадцать (!) часов, черновик писцу принес Кетсби «прошлой ночью», а сколько времени ушло на сам этот черновик? Уж точно никак не меньше тех же одиннадцати часов. Итого на всю бумагу – как минимум 22 часа, то есть сутки. И при этом еще пять часов назад лорд Гастингс был жив, спокойно гулял на свободе с чистой совестью, и никто его ни в чем не обвинял. Как это вообще может быть? По всему выходит, бумагу подготовили сильно заранее и втайне от всех. Если Гастингс ничего о ней не знал, значит, не было и суда. А разве приговор может быть без суда?

– Нас держат за идиотов, – ворчит писец, – за лохов и за быдло. Неужели они там, во власти, думают, что могут так нагло врать и мы ни о чем не догадаемся? С другой стороны, мы все видим, все понимаем, но вякать не смеем.

Да, свет таков! Кто может быть так глуп,

Чтоб сразу умысла здесь не увидеть?

Но кто посмеет показать, что видит?

Плох свет и хуже будет с каждым днем,

Когда такое зло творится в нем.

Как странно… Пять веков прошло, а ничего не меняется…

Сцена 7

Двор Бейнардского замка

Входят с одной стороны Глостер, с другой – Бекингем.

– Ну как? – спрашивает Ричард Глостер. – Что горожане говорят?

– Прикиньте: ничего не говорят, – удрученно отвечает Бекингем.

– Но ты им сказал, что дети Эдуарда – ублюдки?

– Да сказал я все! И про брачный договор с французской принцессой говорил, и про тайный брак с леди Люси, и о том, что Эдуард был сволочью, насильником и совсем не похож на вашего отца, а вы, дескать, вылитый отец, и такой же отважный и умный, как он, и вообще вы хороший человек, щедрый, добродетельный. В общем, не упустил ничего, что могло быть вам на пользу, честное слово. А в конце предложил всем, кто хочет лучшей жизни для нашей страны, кричать: «Да здравствует король Ричард!»

– Ну? А они что? – нетерпеливо спрашивает Глостер. – Кричали?

– Молчали, будто воды в рот набрали. Бледные все, друг на друга посматривают и ни слова не говорят.

Здесь мы сделаем небольшую паузу в рассказе Бекингема и кое-что уточним. Объявить ребенка бастардом можно было не только потому, что его отцом являлся не законный муж матери, а кто-то еще. Мать и отец могут быть «правильными», а вот сам их брак – недействительным, и рожденные в этом браке дети тоже считаются незаконнорожденными. Именно этим основанием и пользуются в данном случае герцоги Глостер и Бекингем. До того, как Эдуард Четвертый женился на Елизавете Вудвилл, он собирался вступать в брак с французской принцессой Боной Савойской, и граф Уорик долго вел очень непростые переговоры, утрясая детали брачного договора. Договор был подписан, и вдруг Уорик узнает, что пока он колотился и старался, юный Эдуард женился по собственному усмотрению. Это, конечно, подпортило отношения с королем Франции, но не смертельно. Однако ж сам факт подготовки брачного соглашения вполне можно было подавать как свидетельство твердого намерения вступить в брак, а коль так, то любой другой брак должен считаться незаконным, если нет письменного доказательства того, что все стороны согласны с расторжением помолвки. Кроме того, нашлись свидетельства того, что Эдуард Четвертый, большой охотник до женского пола, имел обыкновение фиктивно жениться на тех девушках, которые отказывали ему в близости без штампа в паспорте. Изображал тайное венчание, приглашал «своего» священника, просил никому не говорить, короче, понятно. И ходили упорные разговоры о как минимум двух таких тайных браках короля, состоявшихся до его женитьбы на Елизавете Вудвилл: с Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери, и с леди Элизабет Люси. Именно о Люси и упоминает Бекингем в своей речи. Если был предыдущий тайный брак, то женитьба на Елизавете недействительна, и все дети Эдуарда и Елизаветы, таким образом, автоматически становятся бастардами и не могут претендовать на корону.

Возвращаемся к рассказу Бекингема.

– Ну вот, значит, стоят они, молчат. Я мэру говорю, мол, что это у вас народ такой не активный, плохо работаете с населением, а он в ответ: «Так они вас не слышат, тут нужен глашатай». Я ему велел самому все людям сказать, чтобы было громко, внятно и