А тут и сам Глостер входит. Веселенький такой, благостный.

– Извините за опоздание. Проспал. Надеюсь, мое отсутствие ничему не помешало, и дела обсуждаются своим чередом.

– Если бы вы сейчас не пришли, вместо вас голосовал бы Гастингс, он сказал, что вы не будете в претензии, – немедленно проинформировал правителя Бекингем.

Глостер в ответ отпускает весьма двусмысленную реплику:

– Только Гастингс мог на такое решиться. Он меня любит и хорошо знает.

Гастингс расплывается в благодарной улыбке:

– Спасибо, милорд.

Затем Ричард для чего-то вспоминает, какую прекрасную клубнику он недавно видел в саду у епископа Илийского, и просит сейчас же за ней послать. Естественно, епископ тут же уходит, чтобы отдать соответствующие распоряжения.

– Отойдем на пару слов, – говорит Глостер Бекингему и отводит его в сторонку. – Кетсби поговорил с Гастингсом, там полный облом: Гастингс скорее сдохнет, чем согласится отнять трон у королевского сына.

– Понял. Выйдите, я почти сразу выйду за вами, там и поговорим.

Глостер и Бекингем уходят, высокое собрание продолжается без них.

– В принципе можно проводить коронацию и завтра, – говорит Стенли, которому, судя по всему, поручали заниматься оргвопросами, – но есть небольшие недоработки. Если немного сдвинуть дату, то все будет готово просто идеально.

Возвращается епископ Илийский и видит, что Глостера в зале нет.

– А где же правитель? Я за клубникой послал…

– Сегодня герцог в хорошем настроении, – говорит Гастингс ни к селу ни к городу, поскольку никто его об этом не спрашивал и настроение Ричарда не обсуждалось. – Наверное, его что-то очень порадовало. У герцога вообще все на лице написано, и сразу можно определить, с любовью он относится к человеку или со злобой.

– И что вы сегодня видите на его лице? – интересуется Стенли. – Что ваше сердце подсказывает?

– Сегодня он ни на кого из нас не сердится. Если бы сердился – по глазам было бы видно, – уверенно отвечает Гастингс.

– Дай бог, чтобы вы не ошибались, – вздыхает Стенли.

Входят Глостер и Бекингем.

– Ну-ка скажите мне, какое наказание следует назначить тому, кто пытается меня убить или подорвать мое здоровье колдовством? – свирепо вопрошает Ричард.

Нам становится понятно, что во время коротких тайных переговоров Глостер и Бекингем придумали какую-то каверзу.

– Кто бы он ни был – он заслуживает смерти! – решительно выступает Гастингс.

– Отлично! Тогда смотрите: у меня рука сохнет, не слушается. Думаете, почему? Потому что эта ведьма, жена нашего покойного короля, вместе с его шлюхой, этой Шор, наложили на меня колдовство!

Герцог Глостер обвиняет королеву Елизавету и Джейн Шор в колдовстве

Гастингс растерян. Ведь Элизабет Шор была любовницей не только короля, но и самого Гастингса (так, по крайней мере, считают Шекспир и некоторые историки), и это обвинение бьет по нему самому. Правда, крайне маловероятно, что Гастингс посмел бы вступить в интимную связь с официальной фавориткой еще здравствующего короля. Если их роман и имел место, то только после смерти Эдуарда Четвертого, а прошло-то времени всего ничего: пока отряд доехал до Уэльса да пока вернулся с принцем. Максимум пара недель. Хотя, конечно, все бывает в этой жизни. На самом деле король скончался в апреле 1483 года, а коронацию маленького принца назначили на конец июня, но у Шекспира время перепутано и сжато, поэтому события в пьесе частенько входят в противоречие с историческими реалиями. К слову заметить, миссис Шор ни в чем себе не отказывала и была в разное время любовницей не только короля Эдуарда и его ближайшего соратника Гастингса, но и пасынка короля, того самого Томаса Грея, маркиза Дорсета, который действует в пьесе. Одним словом, ложилась поближе к трону.

Портрет Джейн (Элизабет) Шор (1790)

Гастингс растерян, он не понимает, что происходит, и не знает, как правильно реагировать.

– Ну, если они действительно это сделали… – невнятно блеет он.

Ричард Глостер блестяще ведет свою партию:

– Как это «если»?! Что значит «если»?! Ты предатель! Ты покровитель гнусной шлюхи! Голову тебе надо отрубить! Да мне кусок в горло не полезет, пока мне не принесут твою голову! Ретклиф, Ловел, займитесь. Все, кто меня здесь уважает, идемте за мной.

Уходят все, кроме Гастингса, Ретклифа и Ловела.

Гастингс в ужасе.

– И почему я, дурак, не прислушался к Стенли, когда он рассказал свой сон про вепря! И мой конь три раза спотыкался, пока я ехал в Тауэр, а перед самыми воротами встал на дыбы! Все приметы говорили: опасность, опасность, а я так верил, что Глостер хорошо ко мне относится и мне ничто не угрожает… И еще радовался, что моих врагов сегодня казнят в Помфрете, а я тут в полном шоколаде. И ведь священник приходил, а я не исповедовался. Вот когда меня настигло проклятие Маргариты Анжуйской!

Ретклиф по-военному хладнокровен и циничен:

– Давай быстрей исповедуйся, а то герцогу пора обедать, а он же сказал, что куска не проглотит, пока твою голову ему не принесут.

Гастингса уводят на казнь

Кровавый Ричард! Бедная земля!

Ужасное, невиданное время

Тебе пророчу. – Ну, идем на плаху —

с горечью произносит Гастингс и предрекает:

Несите голову ему мою.

Тот, кто смеется, сам уж на краю.

Стало быть, Гастингсу сейчас отрубят голову, и больше он в пьесе не появится. А у нас, между прочим, вопросы остались. За какие услуги Гастингс платит рассыльному? Если это не имеет значения, то зачем вообще нужна была эта сцена и этот диалог? С кем Гастингс намеревался поквитаться через неделю-другую? Против кого он замышлял месть?

Если личность его врага тоже не имеет значения, то можно предположить, что Шекспир просто хотел добавить красок в характер этого персонажа, обозначить его мстительность и коварство. Ладно, допустим. Но для чего был рассыльный? И зачем приходил священник?

Вопросы без ответа…

Сцена 5

Перед стенами Тауэра

Входят Глостер и Бекингем в заржавленных, очень плохих доспехах.

– Бекингем, у тебя как с актерским мастерством? Сумеешь сделать вид, что ты ополоумел от страха? – спрашивает Ричард Глостер.

– Да легко! Так изображу, что весь Голливуд будет нервно курить в углу. А где Кетсби? Ушел?

– Вон он идет вместе с лорд-мэром.

Входят лорд-мэр и Кетсби.

И наши герцоги начинают разыгрывать спектакль. Бекингем якобы дрожащим голосом пытается что-то объяснить главе города, в то время как Ричард отдает приказания, свидетельствующие о