Алина, удобно сидя в кресле и очень красиво держа стакан, обхватив его снизу своей маленькой пухленькой ладошкой.

Единственное, что было у Сингапура подходящего к такому случаю — Патрисия Касс, ее он и поставил.

— Ну, за знакомство, — сказал он, высоко подняв стакан.

— Нет-нет-нет. За хозяина первый тост за хозяина. За художника, — польстила Лиля.

— Ну, рассказывай, — произнес Сингапур, когда уже все дежурные тосты были выпиты и все сидели в молчаливом созерцании, не зная о чем говорить дальше.

— А что рассказывать, — Алина сразу погрустнела.

— Дура она, вот кто, — оживилась Лиля, — Я ей сразу говорила, не хрена с ним возиться. Он от нее, дуры гуляет, а она только и знает — в подушку плакать. — Она торопливо закурила. — Вот мой кобель гуляет, но деньги домой приносит. Да и вообще. А у нее — сразу разводиться.

— У тебя видишь как, побесится, побесится и домой. А мой же так не может. Он, если встречается, то уже серьезно. Да и эта стерва, знает, что у нас ребенок, а ведь все равно крутит им как хочет. — Она замолчала. Долго все сидели молча.

— Федя, а что ты все один живешь? — Алина нежно посмотрела на него.

— Зачем мне это? — риторически ответил он.

Сквозь стакан Алина загадочно посмотрела на него и сказала тихо. — Одиноко ведь.

И вторя ей, тихо и вкрадчиво, Сингапур с привычно-льстивой, приятной женскому слуху ложью, говорил то, что хотела слышать Алина:

— Я один, но это не значит, что я одинок. У меня есть живопись. К тому же, я не хочу связывать себя как-либо с женщиной. Привыкну, влюблюсь, а она потом возьмет и бросит меня. Нет, я люблю женщин. Но женщина для меня как друг. Я боготворю женщину. Женщину нельзя не боготворить. Мне гораздо интереснее слушать женщину, разговаривать с ней, чувствовать ее душу. Что такое плотское наслаждение — ничто по сравнению с душой. Для меня гораздо важнее почувствовать женщину, стать ее частью…

— Налей мне еще, — вдохновенно попросила Алина.

— Мне хватит, — Лиля прикрыла свой стакан ладошкой.

Алина взяла Сингапура за руку.

— Я знала, что ты хороший. С тобой хорошо. Ты не такой, как все эти кобели.

— Я же говорю — я боготворю женщину, — он высвободил руку и поднял стакан. — Девчонки, давайте не будем о грустном, давайте выпьем, напьемся вдрызг и забудем хоть на чуть-чуть обо всех этих гадостях.

— Нет, я сейчас выпью и пойду, у меня немножко есть, — и Лиля показала свой стакан. — А то уже поздно.

— Ну Лиличка, — попросила Алина, — ну посиди еще.

— Нет, Алина, мне идти нужно. — Лиля поднялась. — Хочешь, вместе пойдем.

— Не-а, — Алина помотала головой, — я здесь останусь. — Помолчала и добавила. — Лиля, может, ты останешься?

— Действительно, Лиль, оставайся, — для формы предложил и Сингапур.

— Нет, нет и еще раз нет. Правда, мне нужно идти.

Когда они остались вдвоем, голос Сингапура стал еще нежнее:

— Ну что ж, Алиночка, пойдем, добьем этого змия зеленого и напьемся вдрызг.

Она, в порыве, прижалась к нему:

— Хорошо с тобой, Федечка. И, правда, давай напьемся.

…Алина лежала под одеялом, Сингапур сидел рядом и курил, наблюдая за освещенным окном соседнего дома.

Прислонившись щекой к его спине, она заговорила, так грустно, так печально:

— Почему всё так? Мы, прежде чем, с мужем год целый ходили. А сейчас… так всё сразу. У тебя много было женщин?

— Почему ты спрашиваешь? — произнес он, не отводя взгляда от освещенного окна. Там, в окне кухни, молодая девушка, в чем мать родила, смотрела за окно, прислонившись лбом к стеклу, не потрудившись, даже свет погасить.

— Почему спрашиваю? Не знаю. Ты у меня второй.

Сингапур затушил сигарету, повернулся к Алине, поцеловал ее в лобик.

— Время еще не позднее, тебе не пора? В смысле… к ребенку или, ну там… — он запутался. Улыбнулся виновато.

— Как же? — Алина недоуменно посмотрела на него. — Ты же говорил, что тебе хорошо со мной. — Вдруг, как будто сделав для себя страшное открытие. — Ты просто воспользовался мной, да?!

— Ну что ты, — успокоил он, — я просто очень сильно устал… и… мне скоро уходить, — прибавил он нелепо, и еще: — Ведь поздно; у тебя там муж…

— Ты воспользовался мною. Ты просто мною воспользовался, — она, со слезой посмотрела на него. — Но ты же знал, что я замужем. Ты воспользовался моей слабостью.

— Бог ты мой, это уже сериал, ты так не думаешь? — раздраженно, и с какой-то виноватостью в голосе, сказал он, заставив себя усмехнуться.

— Нет, не думаю. Выйди, я оденусь.

Он пожал плечами, поднялся с дивана, потянулся и вышел в кухню.

Через некоторое время из зала вышла Алина.

— Тебя проводить? — прозвучало из кухни.

— Нет, — и дверь, лязгнув, захлопнулась. Наступила тишина. Неуютная тишина. Виноватая тишина. Сингапур уже хотел одеться и побежать следом, остановить Алину, даже вернуть, объяснить ей… Что объяснить? Что он удовлетворился и больше не хотел ее видеть? Что она ему не интересна? Что она просто смазливая девчонка?.. Что объяснить? Воспользовался он ею… Глупость какая… Сама, главное, пришла… И он еще и воспользовался… Здесь только дурак не воспользуется! Да и почему, собственно, воспользовался?! — он оправдывался, как мог, три сигареты подряд выкурил. Но, все равно… щемило на душе. И что ж ему, жениться теперь на этой Алине?! В чем его вина?! — Расстроенный он, все же оделся и вышел, но не за Алиной, с ней он мысленно уже распрощался навсегда, а так, прогуляться.

На улице шел снег; ветер. Холодно. Когда же наступит эта блядская весна! Дойдя до автобусной остановки, больше ничего не придумав, он, кутаясь в пальто, скоро вернулся домой. Разделся и завалился спать.

Резкий пронзительный звонок. В предрассветном сумраке, Сингапур, как слепой вытянув руки, добрался до двери.

— Кто? — спросил и сам не узнал своего спросонья хриплого и по-звериному пугливого голоса. — Кто? — повторил он. И опять никто не ответил. — Вот уроды, — произнес он в злости и вернувшись в зал, сел на диван. Впрочем… а был ли звонок? Завалившись на бок, уставившись в стоящие на столике чашки и стаканы, он, как воочию, вспомнил сон. Тут же вскочил в страхе, и включил верхний свет. Теперь стало не так страшно.

— Да, она сидела в этом кресле, — вслух вспоминал он. — Она и умерла в этом кресле. Сидела, смотрела вот этот самый телевизор, и умерла, тихо, незаметно, точно уснула. Хорошо, я этого ничего не видел. Так рассказывала мать, а я где-то пьянствовал… Но это было так давно… больше года уже прошло. Меня почему-то нисколько не