«Современный мир так ужасен, потому что современная музыка ужасна».

Музыку делает молодёжь, и эта музыка – мусор.

Заткните уши, стариканы!

Короче, я решил остаться с дедушкой Берроузом, а там будь что будет.

Я хотел напитаться мудростью Американского Старца.

2

Предупреждаю, читатель: я не пишу тут «Разговоры с Берроузом» на манер «Разговоров с Гёте» Эккермана.

Берроуз для меня не авторитет, а, как сказал Вагрич Бахчанян, «реальный чувачило».

Плюс: забойный писатель.

У Берроуза была башка на плечах и удача в жизни, были возможности для манёвра и неслабый опыт.

Кроме того, в тот последний год, когда я его встретил, он уже не стеснялся: говорил что думал.

Например, Патти Смит спросила его, как он относится к творчеству Кэти Акер.

А Берроуз:

– Да кто это такая?

Патти:

– Ну как же, вы знаете Кэти Акер! Она – замечательный писатель. Наследница Рембо и Харта Крейна. Она у вас интервью брала однажды!

– А-а-а, – говорит Берроуз. – Теперь вспомнил. Кажется, я читал одну её книжку. Там везде пёзды: пизда там и пизда здесь, а потом колоссальный член въезжает в её анус. Но всё это довольно литературно и культурно. Там её выебет кучерявый араб с громадным причиндалом, а тут она превратится в пирата семнадцатого века или влюбится в Жана Жене, а потом в Дон Кихота. Вроде как современная Эмили Бронте, только хуёвей. Куда хуёвей!

Он вдруг сжал кулаки и попёр на Патти:

– Слушай, дорогуша: современная литература – хуёвая литература. Хуёвая до усрачки! Эта Кэти Акер могла бы с таким же успехом стать телеведущей. Может, она уже и стала? Или станет посмертно? Этой Кэти Акер очень далеко до Джейн Боулз. Вот кого я люблю – Джейн Боулз. Она написала всего одну книжку – зато какую! «Two Serious Ladies» – охуительнейшая книжка о двух святых дурах. Это даже лучше, чем все книги Пола Боулза, её мужа. Хотя он был хороший писатель. Но Джейн лучше! Написала одну книжку – и точка. А эта Кэти Акер – она, конечно, милашка. И все её татуировки очень ей подходят… Впрочем, это не моё дело. Я лучше пойду помою посуду. Мыть посуду – философское занятие, и оно помогает забыть про Кэти Акер. И заодно про этого, как его, Чарльза Буковски…

И действительно, Берроуз пошёл на кухню и целых полчаса мыл посуду, невзирая на протесты Патти Смит и Джеймса Грауэрхольца.

А потом он вдруг выпрыгнул из кухни и заорал благим матом:

– Слушай, мать твою, Патти! Вот ты всё время поминаешь Артюра Рембо, этого несчастного задрота! И тебе не стыдно? Посмотри: у тебя квартира в Нью-Йорке, гитара за пять тысяч баксов, шмотки из Парижа, концерты в Карнеги-холл и на Тенерифе, сто миллионов пластинок и двести миллионов фанатов! А у Рембо было полторы ноги и шиш с маслом! А? Не странно ли это? Странно и срано! Вот я тебя и спрашиваю: а не хуёво ли строить свою удобную, безопасную и славную карьеру на вечном поминании поэта, который подох в гное и вое?! Хоть бы один из вас, ебанатов, постыдился!

3

В другой раз он сказал:

– Я был тем-то и тем-то: джанки, фермером, наркодилером, пидором, женоубийцей… Писателем тоже побывал и гравюрами увлекался… Чего только не делал, где только не мотался… Стал папашей и крутился среди апашей… Экспериментировал со всем, что попадалось… Да… Это было – да сплыло… И сейчас, честно говоря, у меня осталось одно желание: найти себя – наконец-то. Найти наконец себя, понимаешь? Если такое произойдёт, то может произойти в любую секунду. И в последнюю тоже.

Вот это я хорошо запомнил.

Но, возможно, это сказал не Берроуз, а мой друг Гия Ригвава.

4

Ещё помню такое:

– Бля буду, я весь в осколках. Бля буду, в осколках. Но мне нужно найти такой осколок в себе, к которому я мог бы прилепиться.

Неплохо, правда?

Хотя я даже точно не знаю, кто это сказал: я сам или Уильям Берроуз.

Да и какая разница, в самом-то деле!

5

А однажды он воскликнул:

– Когда же я, наконец, избавлюсь от себя? Полностью, напрочь избавлюсь? Как этот немец Гёльдерлин, ставший итальянцем Скарданелли!

И, помолчав, добавил:

– Я хочу, чтобы это произошло мгновенно. Так, как бывает в калейдоскопе: сдвинул чуть-чуть – и новый узор, новая картинка!

6

Помню, заговорили об американских писателях, которых он уважает.

– А я никого не уважаю. Но все хорошие американские писатели носили имя Уильям. Или фамилию Уильямс.

И правда: в американской литературе есть хорошие или просто неплохие писатели с этим именем: Уильям Фолкнер, Уильям Сароян, Уильям Стайрон, Уильям Гэддис, Уильям Гибсон.

Наверняка есть и другие Уильямы, просто я не помню.

И есть целых четыре клёвых автора с фамилией Уильямс: Теннесси Уильямс, Уильям Карлос Уильямс, Джой Уильямс и Диана Уильямс.

7

В другой раз он сказал:

– Сейчас люди строят жизнь вокруг себя так, как раньше строили тюрьмы. Паноптикон Иеремии Бентама, знаешь? Вот так и живут земляне. Ходят по своему тюремному двору, улыбаясь другим зэкам. Или дерутся и убивают друг друга. И почти никогда не предпринимают попыток к бегству. Как будто так и надо. Инкарцерация стала добровольным делом. А к самоубийству принуждают с детства.

8

И ещё:

– Хассан ибн Саббах сказал за минуту до смерти: «Ничто не правда и всё разрешено». Смекаешь, русский? То есть если всё иллюзия, значит, всё и дозволено. Понимаешь? Ну а если вещи становятся реальными, то они не разрешаются. Например, если деньги делаются по-настоящему ценной вещью, то их никому не дают, кроме тех, у кого они уже есть в избытке. В нашей культуре всё стало реальностью и поэтому ничего больше не возможно. Современная власть так и работает: делает всё реальным и запрещает, запрещает, запрещает.

Он подмигнул мне и добавил:

– Но поверь моему нюху: скоро масс-медиа и новые боссы научатся превращать всё в иллюзию и фата-моргану. Это будет новая стратегия власти. Бедный Хассан ибн Саббах!

9

В другой раз Берроуз изрёк:

– Я всю жизнь был переполнен иллюзиями, русский. Думал, что масс-медиа можно поставить на службу революции. Думал, что искусство может перепахать житейскую убогость. Думал, что Америка становится свободней. Думал, что я умный. А теперь вижу: старый дурак всю жизнь завирался. Я