class="p1">Я весь превратился в вещие зенки.

Подобное случается только в блаженном кошмаре.

А у меня это было въяве.

В сорокаградусную жару, в пустыне Мохаве.

23

Честно скажу, читатель: я хочу навеки замолкнуть и просто смотреть на что-то, куда-то, когда-то, зачем-то и где-то.

Не копошиться, не прыгать, не суетиться.

Иногда только сесть на кактус и слегка поелозить.

А в пищу употреблять исключительно воздух.

Вот это было бы круто!

24

И тут я услышал:

– Ну как тебе здесь, русский? В Сокровенных Соединённых Штатах?

Это был, конечно, Берроуз.

– Странно, – сказал я. – Забавно. Хорошо. Непонятно. Волшебно. Только очень уж жарко.

– Жарко? Может, это потому, что ты дитя доминантной культуры?

Я ответил, что я не законнорожденное дитя, а ублюдок.

– Если ты останешься здесь, то убедишься, что это лучшее место на свете, – уверил меня Берроуз.

– А разве я могу здесь остаться?

– Можешь. Если ты и правда ублюдок.

Тут Грауэрхольц вмешался в нашу беседу:

– Меня привлекают убежища сумасшедших и криминалов, но только на короткое время.

А Берроуз:

– Джеймс, не пойти ли тебе на хуй?

И мне:

– Ты, наверное, знаешь, что последними словами Достоевского были: «Да идите вы все на хуй!»?

Я этого не знал, но сделал вид, что знаю.

25

– А теперь мне пора в дорогу, – неожиданно сказал Берроуз. – У меня завтра лекция в Лас-Вегасе, и мне не хотелось бы на неё припоздниться. Они должны заплатить мне сорок тысяч баксов.

Он склонился ко мне:

– Так ты остаёшься, русский?

26

Я страшно смутился.

27

Я не знал, что ему ответить.

Хуже того: я не знал, что мне думать.

Остаться?

ОСТАТЬСЯ С НИМИ?!

С делинквентами и монахами-молчунами?

И ТОЖЕ ЗАМОЛКНУТЬ НАВЕКИ?

И ЗАРАСТИ ВОЛОСАМИ?

И ЖИТЬ В КОВБОЙСКОЙ ДЕРЕВНЕ?

И ЖАРИТЬСЯ В ПУСТЫНЕ МОХАВЕ?

28

У меня ноги подкосились от этой перспективы.

Все волоски на теле встали дыбом.

29

Нет ни малейшего сомнения: я опять струсил!

Попросту ужаснулся!

Испугался вечного безмолвия пустыни?

Или убоялся того, что мог услыхать в великой безгласности Вселенной?

30

Словом, я не остался.

Не примкнул к монахам и делинквентам.

Идиот: я уехал с Берроузом в Лас-Вегас!

31

И снова мы мчались по бетонной дороге в безбрежной американской пустыне.

32

Как сказал Роберт Фрост: «Сколько миль мне придётся ещё пройти, чтобы лечь и заснуть на отшибе пути?»

Часть девятая. Речь Берроуза в Лас-Вегасе, штат Невада

1

Это был уже второй мой визит в Лас-Вегас.

Совсем недавно я был там с IRWINами, Фишкиным и Лейдерманом.

Меня поразили тогда все эти игорные дома, толпы кретинов, дребезжащие слоты.

Я видел одну старуху: автомат выбросил ей в промежность монетную лавину.

Старуха вопила, вопила, вопила…

А потом её крики перешли в тихие, заунывные стоны.

Я стоял и не верил своим глазам, а толпа аплодировала старухе.

Они кондиционировали казино, чтобы не воняло оргазмом и палёным мясом.

А на улице стояла такая жара, словно все черти из ада переселились в Лас-Вегас.

В тот первый визит я всю ночь проворочался в трейлере из-за страшной духотищи.

2

Но с Берроузом было иначе.

С Берроузом мы немедленно вселились в трёхкомнатный номер отеля MGM Grand Las Vegas.

Там готовились к приёму именитого гостя.

Нас ждало шампанское в ледяном ведёрке.

И креветки, и маисовые чипсы.

На громадной кровати лежал новый костюм для автора «Трилогии Нова».

И заправская шляпа.

И массивная эбеновая палка – трость патриарха.

Мы были утомлены дорогой и весь день проспали.

Берроуз и Грауэрхольц – на громадной кровати, а я в соседней комнате на диване.

3

Проснувшись, Берроуз сказал:

– Life is not a masterpiece. Тебе это ещё предстоит понять, русский.

Он выглядел неважно: изжёванный, жёлтый.

Грауэрхольц приготовил ему чай и нарезал хлеба.

4

Вечером Берроуз произносил речь в Большой Аудитории отеля MGM Grand Las Vegas.

В громадном, мерцающем люстрами зале собирались люди.

На большом экране горела надпись:

THE REAL WILLIAM S. BURROUGHS

Именно так – и больше ни слова.

Я сел в первом ряду, рядом с Грауэрхольцем.

Позади меня публика размещалась в плюшевых креслах.

Голов набралось несколько тысяч.

Тут были ковбои и домохозяйки, академики и миллионеры, фермеры и нью-йоркские снобы, японские туристы и рок-музыканты, чернокожие и индейцы, королевы красоты и злоупотреблявшие косметикой старухи, хасиды и баптисты, студенты и стриптизёрши, журналисты и парочка знаменитых боксёров, группа Pixies в полном составе и культуристы, селебрити и маргиналы, анархисты из Орегона и собаководы с Аляски, рэпер Эминем и пара безногих вьетнамских ветеранов, продавцы хот-догов и главы корпораций, феминистки и астронавты, астрофизики и сотрудники Пентагона, художники Эд Рушей, Ричард Принс и Джордж Кондо, профессора из Гарварда и голливудские кинозвёзды: Ким Бейсингер, Майкл Китон, Ричард Гир, Ума Турман, Дэнни Де Вито и Кевин Спейси.

Рядом со мной приземлился Брюс Уиллис.

– Hi! – сказал он. – How do you do, buddy?

Я ответил:

– Живу, чтобы исчезнуть.

Он заморгал и отвернулся.

Все ждали выхода Берроуза – моего дорогого американского друга.

Я, конечно, немного гордился.

Всё-таки мы приехали сюда в одном пикапе, а потом справляли нужду в одном клозете.

5

И вот он появился на сцене.

Уильям Сьюард Берроуз собственной персоной.

Старикан держался очень прямо.

И выглядел браво.

Он принадлежал к той счастливой породе людей, которые не дурнеют, не расплываются с годами, а затвердевают, как кость, и источают лучистость харизмы.

Он был одет в светло-серый костюм, подаренный ему отелем, а на голове его красовалась серая фетровая шляпа с загнутыми вверх полями.

Этот головной убор смахивал на ковбойский, но был ещё лучше.

В руке он держал драгоценную трость, сделанную искусным резчиком то ли в Мавритании, то ли в Марокко.

Американский гений!

6

Он снял шляпу и обнажил благородный череп.

С некоторым недоумением оглядел он публику и скривил губы.

На его лице промелькнуло нечто вроде презрения или досады.

Казалось, он шепчет: «Fuck you… Fuck off…»

Но, возможно, мне это только показалось.

К нему подскочил распорядитель и что-то шепнул на ухо.

Берроуз отпрянул