Проходящая мимо торговка с лотком испуганно шарахнулась в сторону, с лотка посыпались спелые сливы.

— Следующим шагом будет признать их и вовсе… военными сиротами. — поникая, как смертельно раненный, выдохнул Улаф. — Со всеми правами и привилегиями. Собственно, почему бы и нет? — он хрипло рассмеялся.

Я… Что я могла ему ответить? Я понимала его, как никто другой.

— Единственное, что мы можем сделать в память о наших детях — отнять у врага его детей. — едва слышно шепнула я, сжимая между ладонями горячие, как в лихорадке, пальцы Улафа.

Анита отпрянула, глядя на нас — на меня и на него — как на чудовищ.

Улаф сжал в ответ мои пальцы:

— Поэтому я никогда не вернусь на север. — тихо ответил он. — Юг с его наивным эгоизмом как-то… честнее. Что ж… вы ведь хотели купить платье?

— Увы, ничем не могу помочь. Сшить платье за такое время невозможно.

— Это платья для Черного бала. Их не шьют заранее. — в который раз устало сказала я. И не удержалась. — У приличных модисток всегда есть готовые, которые можно подогнать.

— Я приличная модистка! — модистка поджала и без того тонкие губы, глаза у нее выпучились, сделав ее похожей на рыбу. Полоски стекляруса, покрывающие платье, как чешуя, только усиливали сходство. — Для благородных дам, а не для всяких… — она глянула мне в лицо, смолкла, поджав губы еще больше, так что они втянулись внутрь, и прогундосила. — Готовых платьев нет! Все раскупили для Черного бала в память лорда де Молино!

— Я знаю, что бал в память моего брата. — кивнула я. — И я должна появиться на нем в черном.

— Я знаю, милая… милая ле-еди, что вы должны… Но ничем помочь не могу! — модистка развела руками с фальшивым сожалением. — Другие дамы все раскупили… пока вы сидели в тюрьме. — и растянула губы в хищной улыбке.

— Тогда дайте просто черный шелк. — буркнула я.

— Черного шелка нет! — с восторгом отрапортовала она.

Я пристально уставилась поверх ее плеча на полку, где лежал рулон черного шелка.

— Этот рулон уже продан! — совсем сладко улыбнулась модистка.

— Хорошо, тогда бархат! — я перевела взгляд на соседний — в нашей жаре я испекусь в нем, как булочка в духовке у Фло, но клятые демоны это была третья… третья модистка, у которой не оказалось для меня ни готовых платьев, ни ткани.

— Бархат тоже продан. — улыбка точно приклеилась к губам этой тощей выдры. — И вообще вся-вся черная ткань в лавке!

— Ваши дамы что, к войне готовятся? — прошипела я, так что вздрогнула и модистка, и стоящий рядом Улаф. — Раз им потребовалось столько траурных платьев?

— Не мое дело, зачем клиенткам товар, мое дело их обслуживать. — модистка гордо задрала подбородок.

— И делаете вы это из рук вон плохо! — рявкнула я, поворачиваясь на каблуках.

— Так вы и не моя клиентка, ле-е-еди… — прошипела модистка мне в спину.

Я взяла Улафа под руку и чеканя шаг, как на армейском параде, направилась прочь.

Анита оставила нас еще у вокзала, отговорившись какими-то делами, но кажется, мы ее попросту напугали. Вот у кузена Улафа наверняка дел не меньше — гарнизон-командор все же! — но он взялся меня сопровождать… и теперь выслушивал вместе со мной отказ за отказом.

Дверь захлопнулась за нами. Колокольчик брякнул издевательски.

— Давайте я вызову отряд… и мы просто конфискуем это треклятое платье! — рявкнул Улаф.

За дверью, кажется, что-то упало.

— Вот хоть у этой дамочки… она самая противная! — повысил голос Улаф. — Или у той, самой первой… то платье, которое вам понравилось. — уже тише добавил он.

— Я ценю ваш порыв, кузен Улаф, но вы же понимаете, что не можете сделать это? Сами знаете, что станут говорить: имперский гарнизон ведет себя на юге как в покоренной стране, солдаты последние платья отнимают.

— Конечно, знаю: они ведь и так это говорят! Кроме, разве что, платьев. — подумав, добавил он. — А… что же делать? Если это платье так важно…

— Важно. Не мне вам рассказывать, что обычаи, порой, важнее законов. — я покусала губу — как же не хочется, боги! Но похоже, придется… И двинулась по улице, с каждым шагом все быстрее и быстрее, точно боясь передумать.

— Куда мы? — слегка задыхаясь, спросил Улаф и я опомнилась, понимая, что чуть не перешла на бег.

— Туда, куда я идти не хотела. И не хочу. — сквозь зубы процедила я, сворачивая в ответвляющийся от центральной улицы узкий проулок.

Очень узкий, очень незаметный.

— Я и внимания не обращал, что тут проход. — удивился Улаф.

— Вы и не должны были. — буркнула я, проскальзывая между винным погребком и кондитерской. — Здесь не для приезжих, только для своих.

В проулке неярко и неброско мерцала всего пара витрин. В одной красовалась бочка северного эля и столичного пива, не интересные приезжим, зато интересные самим южанам. Напротив располагалась лавка степных сыров.

— Ого! Ка Хонг тосковал, что здесь нормального козьего сыра не купишь! — вскричал Улаф. — Кузина, а можно я, пока вы там, тут осмотрюсь? В платьях-то я ничего не понимаю… Кузина? Кузина Летиция?

— Да! — выдавила я, с трудом отрывая взгляд от простой, без всякой вывески, двери, закрывающей тупичок, и сама услышала как сдавленно и хрипло звучит мой голос.

— Кузина? — встревоженно повторил Улаф. — Вас что-то… напугало? Э-э, я хотел сказать — обеспокоило?

— Нет. — также хрипло выдавила я. — Меня ничего… не обеспокоило.

Потому что оно меня пугало! Это место! До пересохшего горла, до дрожи в коленках!

Место, где пятнадцать лет назад мне должны были сшить свадебное платье.

— Если с этой лавкой что-то не так, может, не стоит туда ходить? — встревоженно спросил Улаф.

— Все в порядке. — я выдохнула, расправила плечи и сделала шаг. — Вы купите пока сыра… для Ка Хонга…

— Вы хотите идти… одна?

Нет! Не хочу! Я тебя с собой потащила, чтоб не идти туда одна! Но… надо бороться с юношескими страхами.

— Почему бы и нет? — голос у меня сейчас как высококачественный зомби — оживленный, но не живой. — Хватит мне уже испытывать ваше терпение модистками, дорогой кузен! Здесь или есть для меня платье, или… В любом случае, я быстро! — я нажала на дверную ручку так резко, что колокольчик зашел истошным звоном, и почти прыгнула внутрь.

В конце концов, не засунут же меня тут в свадебное платье вместо траурного.

И первое, что я увидела, шагнув внутрь… было свадебное платье на манекене, сиявшее в царящем внутри полумраке как снег зимней ночью.

— Да, это оно. — прошелестел сзади тихий голос.