– Спасибо за ягоды, Захар, – Катерина открыла калитку, – только мне ничего от тебя не нужно. Ты хороший парень, честное слово, но, говорят, у тебя своя девушка есть, Оксана.

– Мало ли что говорят, – заявил Захар, глядя ей в глаза, – а ты не слушай! Я к тебе, Катерина, вечером приду, жди.

– Не нужно вечером, – испугалась она. – Не приходи, я тебя ждать не буду.

– Врешь, – прошептал Захар, наклоняясь к ее лицу, – будешь. – Но Катерина быстро отстранилась от него и бросила мимолетный взгляд на мансарду. Писатель курил и стряхивал пепел в цветы.

– Говорю, не буду, значит, не буду, – буркнула она, выпроваживая гостя на улицу. – Нет, это надо же, свинство какое! – не выдержала Катерина, заперев за Захаром калитку. – Того и гляди, сожгут дом среди бела дня! У! – И она зло погрозила маленьким кулаком Карпатову.

От неожиданности тот поперхнулся и проглотил окурок.

– Вот ведьма! – рассердился Карпатов, отплевываясь и хватая графин с водой. – Мало ее сжечь! – Окурок, хоть был и потушенным, но неприятно жег горло. Писатель принялся пить воду, заглотнул весь графин. Окурок благополучно пролетел в желудок или пищевод, куда именно, Карпатову уже было все равно, если уж не сразу в прямую кишку. Во рту писателя осталось неприятное табачное послевкусие, а в душе – гнев на ненормальную особу, травмировавшую его таким изощренным способом.

– Прекратите немедленно! – кричала ему Катерина, стоя на своей территории.

– А! – Карпатов отдышался и прищурил левый глаз, который у него внезапно задергался. – Решили меня добить?! Я до вас и не дотрагивался! Взгляды, – он поднял вверх длинный указательный палец, – не считаются, – и резанул им по воздуху.

– Я не знаю, на какую мерзость вы намекаете вместе со своей гляделкой, – сварливо заметила Катерина, – и что у вас там, – и указала на небо. – А цветочки, – она указала рукой вниз, – вы точно сожжете вместе с домом!

– Ах, так вам жалко цветочки?! – скривился в жуткой гримасе Карпатов. – Так это вы о них так печетесь, не давая добрым людям ни сна, ни отдыха.

– Ну, ну, – попыталась пойти на мировую Катерина, – ни сна, ни отдыха измученной душе! Не ваши ли строчки, господин писатель? Или вы уже плюнули на свое произведение? Не волнуйтесь, бедная Матрена с честью оплачет его преждевременную кончину.

– Да какое вам дело до моего произведения?! – возмутился писатель, осознавая, что в ее словах есть доля правды.

– Мне? Никакого! Просто когда вы чем-то заняты, то не торчите в окне. И вред от вас тогда происходит наименьший! – Она передернула плечами и отвернулась, давая понять соседу, что разговаривать с ним больше не собирается.

Такой пассаж сильно обидел Карпатова, и он себя не сдержал.

– Фифа! – бросил он ей практически в спину и сразу испуганно замолчал.

– Фифа?! – произнесла Катерина и остановилась. – Это я-то фифа?! – Она обернулась и уставилась на притихшего писателя. – Резидент!

– Ой, боюсь, боюсь! Сейчас она меня ужалит ядом! – несло Карпатова.

Катерина гордо подняла голову и пошла от него прочь, демонстрируя всем своим видом полное пренебрежение к этому, по ее мнению, негодяю и подлецу.

– Подумаешь, – разочарованно произнес Карпатов, задернул занавески и хлопнул себя по лбу. – Идиот! – Он принялся укорять себя в несдержанности – фифа была лишней. Но ведьму-то она стерпела? Кто этих баб разберет? То ей это не так, то ей то не этак!

Он спустился на кухню, открыл аптечку и принялся искать лекарство для желудка. Кололо еще в области сердца, но на это он махнул рукой. Лекарства не было. Содержимое аптечки уже год никто не менял. В принципе, в этом не было ничего странного, Карпатов заботами о лекарствах себя не утруждал. Раньше этим занималась Эмма, его бывшая жена, она часто жаловалась на боль в области груди, называя мужа черствым и бездушным, и запасала немыслимое количество таблеток. После того как они расстались, Карпатов выбросил их все до одной. Сейчас же, перебирая два пузырька с валерьянкой, чудом задержавшиеся в аптечке, он раздумывал, к кому ему лучше обратиться за помощью.

Совершенно не известно, как поведет себя окурок в его организме. До сегодняшнего дня глотать окурки Карпатову не доводилось. Возможно, придется к нему добавить какие-то пищеварительные ферменты, чтобы организм спокойно принял в себя остатки никотина и не убил его, как лошадь.

Но где их взять? Он прошел в спальню и выглянул в другой двор.

Там под сенью деревьев на лавочке в обнимку сидели двое: Карелина и толстый немец. Писатель пожал плечами, эти ушлые иноземцы не теряют времени даром. Вместо того чтобы заниматься тем, зачем они сюда приехали, эти двое охмуряют деревенских дам. Пройдохи, оккупанты! А ему, соседу, попавшему в затруднительное положение, даже не к кому сходить за пищевыми добавками! Заикнись он Карелиной о помощи, так она взбеленится, как Синеглазка. И неизвестно еще, чем все это закончится.

Карпатов вздохнул, на его глазах деградируют красивые одинокие бабы, у которых в нашей стране столько возможностей и выбора! Он вернулся к столу, сел и написал с ходу целый лист умозаключений на тему межполовых отношений, после чего откинулся на стуле и почувствовал резь в желудке. С никотином шутить нельзя, недаром от него загибаются кони.

Карпатов на всякий случай выглянул в окно, Синеглазка спровадила своего немца и собиралась за водой. Писатель усмехнулся и поспешил к колодцу. Нет, он не собирался ей помогать тащить тяжелые ведра, с него хватит! Пусть тащит одна, пусть поймет, какого ценного помощника она потеряла в его лице. Пусть прочувствует все, до последней капли пота.

– Анна! Спасайте меня! – К Шкарпеткиным во двор влетел писатель, державшийся за живот и прыгающий, как резиновый мячик, которому веселые ребята дали завидное ускорение. – Умираю! Она меня отравила!

– Кто? – всполошилась Анюта и заинтересованно уставилась на Карпатова, вместо того чтобы бежать за таблетками.

– Она! Синеглазка! – горячо прошептал писатель и упал на скамейку во дворе.

– Синеглазка – это сорт раннего картофеля, – справедливо рассудила Анюта, – значит, вас отравили картошкой? Очень интересно. Первый случай в моей практике, чтобы люди травились картошкой.

– Какой случай? Какая практика?! Анюта, давайте, тащите какие-нибудь таблетки, жжет. И это не картошка, а ваша приятельница, которую мне приспичило спасти. Уж лучше б я с ней не связывался, горько-то как во рту.

– Это не картошка, а Катерина? – медленно переспросила Анюта. Писатель нетерпеливо кивнул. – Вы что, вместо картошки съели Катерину и оттого вашему рту сделалось горько?!

– Я?! И это я ел?! Это она меня поедом съедала! И горько сделалось моей душе. Давайте, Анюта, что-нибудь для желудка, или я загнусь здесь у ваших ног.

– У моих ног? Боже мой! – Анюта испугалась, скоро должен был прийти Семен. Неужели на мужчин так действует ее распухшая задняя часть в цветастой юбке? Вот так кураж!