Из среднего снежного кома стали расти руки – обычные, человеческие, с пятью пальцами. Мужские.

Руки потянулись к замершей от приступа страха и отвращения Джесс в попытке обнять ее.

Она пыталась отпрянуть, сделать несколько шагов назад, в безнадежной попытке скрыться от хозяина снежной поляны, но этого у нее не получилось.

Ноги вязли в снегу, который стал вдруг горячим. Он, обвивая щиколотки, лизал ее кожу невидимыми языками и шевелился, словно под ним находилось множество живых существ.

– Нет! Не трогай меня!!! – закричала Джесс, чувствуя, что руки чудовища касаются ее, прижимая к холодным комам тела, но вырваться не удалось.

Она погрузилась в снег. Она задыхалась в снегу. Она леденела…

Голос Эрика вытащил Джесс из сна.

– Джесс! Милая! Просыпайся! – тормошил ее Эрик, пытаясь привести в чувство. – Мы приехали!

– Не трогай меня! – распахнула глаза Джесс и с силой, не понимая, что это больше не сон, оттолкнула Эрика.

– Джесс, – изумленно проговорил он. – Ты… что?

– Я… – Девушка тяжело дышала. – Это… сон. Извини.

Боже, неужели кошмары снова вернулись к ней?!

Или вину можно возложить на пошатнувшиеся после посещения полицейского участка нервы?

– Извини, дорогой, – повторила она виноватым тоном, поняв, как неестественно звучит ее обращение.

Так странно… А когда-то она думала, что Эрик – ее удачная попытка забыть Брента.

– Все в порядке, – пришел в себя парень. – Мы дома.

Они зашли в ее дом, всюду включая свет. Еще вчера Эрик помог ей перевезти сюда вещи из дома родителей, а теперь сказал, что после таких новостей о неком преследователе считает своим долгом остаться вместе с любимой девушкой.

Джесс была не против. Оставаться в одиночестве не хотелось.

Эрик ушел на кухню, чтобы заварить чай с китайскими травами, которые дал ему приятель, а Джесс осталась одна в гостиной, с опаской глядя в окно, точно ожидая, что в нем сейчас появится пугало или снеговик.

Она никогда не думала, что сможет сойти с ума.

Вечер прошел спокойно, они пили чай со странным вкусом незнакомых трав, разговаривали – как и раньше – обо всем на свете, и спала Джесс крепко, без снов, но мало. Эрик спал рядом, обняв ее.

Утром она встала рано, едва только начало светлеть. Осторожно покинув кровать, Джесс вышла из спальни, стараясь не разбудить Эрика, и оказалась в небольшом коридорчике на втором этаже, который заканчивался окном.

Снег за ним не прекращал падать, и девушка завороженно наблюдала за его хаотичным движением, плотнее кутаясь в халат, который прихватила с собой и накинула сверху, на короткую сорочку.

Когда Джесс смотрела на снег, она всегда вспоминала Брента. И когда смотрела и на дождь, и на радугу – тоже. Он подарил ей забытую радость от наблюдения за тем, что их окружало, и спустя почти десять лет все вокруг напоминало ей его, как бы Джесс ни хотела забыть.

Она стояла у окна, безвольно опустив руки, и наблюдала за погодой.

Снег был похож на Брента – такой же ранний, невесомый, нежный.

В ее карих усталых глазах, обрамленных длинными темными ресницами – наследие предков матери, среди которых затесались итальянцы, не было ни интереса, ни воодушевления. И слез не было – только горечь воспоминаний.

Брент говорил, что думал в детстве, будто снег – это потерянные перья ангелов, которые пролетают над городом. Джесс, смеясь, спрашивала, неужели он верил в ангелов, и парень неизменно отвечал, что верит до сих пор. И ангел сидит перед ним прямо сейчас. Она морщила носик, давая понять, что такими сладкими словами ее не возьмешь.

«Ангел со сладкими губами» – так называлось стихотворение, которое он посвятил ей.

Жаль, Брент не успел лично прочитать его Джесс. Его дневник был найден лишь после того, как он пропал.

Она забрала дневник себе.

– Почему ты не спишь? – раздался за спиной Джесс голос Эрика. Он, потягиваясь, остановился около нее и с улыбкой смотрел на падающий снег. Зима ему нравилась гораздо больше, чем лето.

– Должно быть, холодно вечно находиться в снегу, – сказала зачем-то Джесс.

– Да, – согласился вдруг Эрик. – Должно быть, так.

Они замолчали – каждый в своем холоде. Каждый – в своей пустоте.

– Пора завтракать и в путь. Волнуешься? – спросил Эрик со вздохом.

– Нет, – равнодушно ответила Джесс. И мысленно добавила про себя:

«Я боюсь».

Она долго выбирала одежду и тщательно красилась, чтобы выглядеть, как и всегда, стильно и очаровательно, но никакие краски не могли вернуть былой блеск в карих глазах.

– Мы опоздаем, – заглянул в спальню Эрик, который взял на себя обязанность приготовить легкий завтрак, и девушка подумала с сожалением, что он будет хорошим мужем.

Они позавтракали, разговаривая ни о чем, и Эрик отвез ее на работу, поцеловал на прощание в щеку и умчался к своим студентам.

Джесс глянула на громадину небоскреба и с тяжелыми мыслями двинулась к нему, твердя себе, что она хороша. И все вокруг тоже чудесно.

Она думала, что первый рабочий день подарит ей былую энергию и легкость, но этого не случилось. Она совершенно забыла принять во внимание тот факт, что Вивьен была ее коллегой.

Несмотря на то что с момента гибели Вивьен прошло уже некоторое время, в редакции до сих живо обсуждалась ее смерть от рук Убийственного Холода, который стал едва ли не медийной персоной – так много о нем писали и говорили. Все знали, что Джесс – последний человек, видевший Батчелдер живой, и все хотели знать подробности.

Как будто Джесс знала, кто убил Вивьен! Или видела, как это происходит.

Бесконечные расспросы коллег, любопытные взгляды и перешептывания за спиной раздражали. И в какой-то момент Джесс сказала, что не собирается больше говорить на эту тему. Сказала резко и поняла, что поступила неправильно. Вопросы прекратились, но взгляды остались. Дайана сказала, что они думают, будто у нее нервное расстройство. А кое-кто считает, что Джесс что-то скрывает.

Это безмерно утомляло.

Люди перестали нравиться.

Кто-то задумал статью памяти Джесс в одном из следующих номеров, а также затронуть тему жертв, пострадавших от рук серийных убийц, посчитав, что можно попасть в струю и сделать журналу дополнительную рекламу.

– И родителям Вивьен будет приятно прочитать о ней в нашем журнале, – сказала одна из коллег Джесс, которая смотрела на нее почти так же, как и на Пугало в своем сне.