Надел джинсы, кроссовки и рубашку, аккуратно вставил пистолет в заранее закрепленный на кнопках карман. Застегнул рубашку на пуговицы, заправил ее в джинсы, под брючный ремень. Подвигал правой рукой — «байярд», лежащий в рукаве, нисколько не мешал движению.

Оля, в пестром ситцевом брючном костюме, сидела на кухне у включенной кофеварки. Увидев его, покачала головой:

— Ты где? Я тебя обыскалась.

— Плохо искала, я делал зарядку. Едем в Москву, мы должны быть там около семи.

Сразу за Кольцевой дорогой Оля спросила:

— Теперь куда?

— Высади меня где-нибудь в переулке. Так, чтобы весь этот процесс никто не видел.

— Может, в Большом Гнездниковском?

— Не возражаю.

В Большом Гнездниковском переулке Оля остановила машину в самом конце. Достав из кармана пакет, Молчанов расправил парик, пригладил сбившиеся кое-где волосы. Вглядевшись в зеркало, аккуратно надел его и приклеил усы. Посмотрел на Олю:

— Ну как?

— Идеально. Я всегда говорила, это не парик, а само совершенство.

— Сейчас я выхожу из машины и исчезаю. Ты тоже исчезаешь, а точнее, начинаешь кружить по Москве. Будешь ездить в любых направлениях около двух часов. Хочешь, можешь встать где-нибудь в тихом месте. К агентству ты должна подъехать, как обычно, в девять. Направляясь туда, поведи «вольво», начиная от Калужской площади, по нашему обычному маршруту.

— Когда тебя ждать назад?

— Если от меня не будет никаких звонков, а я надеюсь, что их не будет, после работы, примерно в шесть, ты должна будешь подъехать точно к этому самому месту, чтобы уехать со мной на дачу.

— Постараюсь не опоздать на свидание. Смотри, будь осторожен.

— Буду. — Поцеловал ее. — Пока.

— Пока. Ни пуха.

— К черту.

Выйдя из «вольво», он пошел к Тверскому бульвару — не оборачиваясь и не пытаясь проверить, есть ли сейчас в переулке кто-то еще.

Выйдя на бульвар, сел на одну из скамеек. Посидел минут двадцать, бесстрастно разглядывая идущих мимо людей, посмотрел на часы, встал и двинулся к Пушкинской площади.

На Пушкинской возле памятника снова присел.

Затем зашел в ближайшее бистро. Изучив висящее на стене меню, взял порцию сосисок с капустой и кофе. Покончив с завтраком, по бульварам спустился к Трубной площади. От Трубной повернул налево, к Центральному рынку.

Зайдя на рынок, стал не спеша прохаживаться вдоль лотков, прицениваясь и изредка пробуя то, что ему предлагали купить. Так он ходил по рынку примерно полчаса, до половины одиннадцатого.

В пол-одиннадцатого, выйдя на Цветной бульвар, снова посидел на скамейке. Без пяти одиннадцать встал и, пройдя к Самотечной площади, подошел к телефону-автомату. В сумке, закрепленной на поясе, у него лежал мобильный телефон, но номер этого телефона при желании можно было легко засечь. Помня об этом, решил не искушать судьбу и опустил жетон в телефон-автомат.

Набрал номер Гудка. Почти тут же повесил трубку. Опять набрал номер.

После третьего сигнала раздался щелчок, трубку сняли. Прислушавшись к еле слышному шуршанию, три раза стукнул по мембране приготовленным заранее жетоном.

После некоторой паузы хриплый голос сказал:

— Да?

— Слушай, друг, тут у меня дело одно к тебе есть, от Марьи Ивановны. Ты понял?

Трубка не реагировала. Помедлив, Молчанов повторил:

— Друг, Марья Ивановна попросила меня с тобой встретиться. Причем срочно. Ты понял меня?

— Понял. Кто говорит?

— Зовут меня Кузя. — Подождав, сказал: — Давай схлестнемся на том же месте, где встречались в прошлый раз. Лады?

Мембрана слабо шумела, голос отвечать не торопился. Он терпеливо ждал.

Наконец в трубке раздалось:

— Хорошо, лады.

— Когда?

— В двенадцать.

— Понято. Значит, в двенадцать встречаемся на том же месте?

— Да. В трубке раздались длинные гудки. Повесив ее, Молчанов огляделся. По эстакаде наверху проносились машины, у цирка и расположенного рядом кинотеатра, как всегда в эти часы, было оживленно.

Сколько он ни вглядывался, не смог заметить никого, кто мог бы им сейчас заинтересоваться. Почесав грудь, сунул руку под рубашку, включил рекордер. Не спеша пошел к Рождественскому бульвару.

На Трубной площади по каменным ступенькам поднялся на бульвар. К месту, где стояли третьи по счету скамейки, подошел без пяти двенадцать.

Одна скамейка была пуста, на другой сидели двое: женщина лет сорока с двумя полными пакетами и парень лет тридцати. Парень был прыщав, горбонос, с гладко зачесанными набок волосами цвета пакли. В тот момент, когда Молчанов подошел к скамейкам, парень докуривал сигарету.

Он без особого труда опознал Гудка, фотография которого хранилась в компьютере агентства.

На Гудке сейчас была рубашка в бело-синюю вертикальную полоску, серые брюки и мокасины. Увидев Молчанова, он скользнул по нему равнодушным взглядом, пытаясь показать, что он не тот, к кому Молчанов пришел на свидание.

Это была проверка, и Молчанов, сделав вид, что не заметил проверки, сел напротив, на пустую скамейку. Посмотрел для вида на часы. Затем, откинувшись на спинку скамейки, стал равнодушно разглядывать стену монастыря напротив.

Минут через пять Гудок встал. Подойдя к Молчанову, кивнул:

— Привет.

Посмотрев на него, Молчанов бросил небрежно:

— Привет.

— Часом, тебя не Кузя зовут?

— Кузя.

— Понятно. — Гудок незаметно оглянулся. — Это я с тобой час назад по телефону разговаривал?

— Со мной. По голосу — вроде это ты.

— Ладно, пойдем.

— Куда?

— Сядем в мою тачку, вон она. — Гудок показал на стоящий за бульваром, у тротуара, темно-зеленый «БМВ». — Пошли.

Подойдя вместе с Гудком к машине, Молчанов подождал, пока тот откроет переднюю дверцу. После того как Гудок сел за руль, сел рядом. Захлопнув дверцу, посидел молча. Покосился в сторону Гудка:

— Ну сели, что дальше?

— Дальше поедем.

— Куда?

— Просто поедем. — Тронув машину, Гудок осторожно спустился вниз, на Трубную площадь. Глянув в оба зеркала, развернул «БМВ» и направил машину вверх по бульварам.

Около двадцати минут они крутились по центру Москвы, то и дело сворачивая с основного пути, поминутно въезжая в переулки и перед выездом из них делая слишком долгие остановки. То, что Гудок проверяет, нет ли за машиной слежки, Молчанов понял сразу.