Это было бы для меня с точки зрения карьерного роста прекрасной перспективой. Но все произошло иначе. На третий год пребывания в Дамаске, хорошо помню, это была пятница, выходной день в Сирии, я получил из центра шифрограмму. Мне предписывалось первым же авиарейсом прибыть в Москву.

Признаюсь, я был встревожен. Несколько месяцев назад получил точно такую же шифрограмму. Ее передали вечером 7 ноября во время государственного приема в посольстве СССР. Это было ответственное мероприятие: мы принимали около 1300 гостей. Мой референт Юрий Михайлович Золотов доложил о телеграмме только поздно вечером. Вызов был связан с болезнью отца. Прилетев, я застал его в безнадежном состоянии. Я вспомнил минуты прощания с отцом, и снова больно кольнуло в сердце: неужели что-то случилось дома?

Неизвестность мучила меня почти сутки. В Москве узнал, что неожиданный вызов каким-то образом связан с ЦК КПСС, куда мне следовало сразу же позвонить.

Была суббота, выходной день в СССР. Я набрал указанный номер, особо не рассчитывая на ответ. Однако трубку сразу же поднял заведующий сектором Организационного отдела ЦК КПСС Николай Коняев. Ничего не объясняя, он попросил приехать на Старую площадь. Здесь меня принял секретарь ЦК КПСС по оргвопросам Г.Л. Разумовский. Из беседы с ним выяснилось, что меня собираются рекомендовать на должность первого секретаря Северо-Осетинского обкома КПСС.

В первый момент это предложение показалось странным. Я не вполне понимал, что означает подобная рокировка, и даже попытался срочно связаться с Международным отделом ЦК. Хотел рассказать о случившемся: что неожиданно вызван из Дамаска в Москву, попал в непонятную ситуацию. В курсе ли происходящего мои кураторы?

Телефоны Международного отдела в тот день не отвечали. Но я догадывался, что, если бы кто-то и был на рабочем месте, решение осталось бы неизменным. Раз советского посла вызвали из Дамаска в Москву, значит, с Международным отделом все согласовано. И добро от всех инстанций получено, в том числе от министра иностранных дел и от моего партийного куратора секретаря ЦК КПСС Анатолия Добрынина.

В ту субботу я, как по конвейеру, прошел все этажи номенклатурных бесед: от заведующего сектором до Генерального секретаря ЦК КПСС. В кабинет Горбачева попал во второй половине дня, часа в три. Эта встреча и заставила меня принять решение.

Суть аргументов Горбачева сводилась к тому, что мое возвращение в Северную Осетию в данный момент очень важно.

Мысль была ясна. Абсурдно было бы сказать «нет». До сих пор не знаю, у кого и при каких обстоятельствах возникла идея отозвать посла СССР из Дамаска, чтобы направить в Северную Осетию и рекомендовать на должность первого секретаря обкома партии. Догадываюсь, что автором этого замысла был сам Горбачев.

К тому времени мы хорошо знали друг друга лет тридцать. Он работал в соседнем с Северной Осетией Ставропольском крае, я – у себя в республике. Позже я уехал в Москву, а он стал первым секретарем партийной организации Ставрополья. В столицу переехал в конце 1970-х годов, после того как был избран секретарем ЦК КПСС. Тем не менее мы никогда не теряли друг друга из виду. Время от времени встречались на разных мероприятиях. Став Генеральным секретарем ЦК КПСС, Горбачев, видимо, продолжал держать меня в поле зрения.

Одним словом, в тот субботний день я вошел в здание на Старой площади в должности посла СССР в Сирии, с перспективой через два-три месяца отправиться в Индию послом нашей страны, а вышел из ЦК первым секретарем Северо-Осетинского обкома партии. Такая линия судьбы. Даже при большой фантазии вряд ли можно было предположить такой разворот. Тогда и теперь считаю, что предложение о новой работе я принял только потому, что меня направляли на родину, туда, где мои корни и народ, к которому имею честь принадлежать.

Через несколько дней после разговора с Горбачевым я уехал во Владикавказ, тогда еще Орджоникидзе. Земляки встретили меня очень хорошо, и я расценил это как аванс на будущее.

Но после того как я уже был избран первым секретарем областного комитета партии, мне предстояла еще одна поездка в Дамаск. Я должен был нанести «визиты вежливости» руководителям Сирии. Надо сказать, эти встречи не стали обычными для дипломатической практики мероприятиями. Особенно поразил своей внимательностью президент страны Хафез Асад. Он заявил, что о моем переходе на новую работу в Дамаске узнали из информационного сообщения ТАСС, когда все уже было решено. Президент Асад утверждал, и, как мне кажется, искренне, что если бы эта новость пришла хотя бы на день раньше, то он, пользуясь добрыми отношениями с руководством СССР, поставил бы вопрос о продолжении моей работы в Сирии. В подтверждение высокой оценки моей деятельности на посту посла СССР я был удостоен высокой государственной награды Сирии, которой очень дорожу.

Первым секретарем Северо-Осетинского обкома КПСС я был избран за месяц до очередной отчетно-выборной областной партийной конференции – в ноябре 1988 года. Поясню для молодого читателя, что в СССР, где КПСС была единственной и, соответственно, правящей партией, должность первого секретаря аккумулировала всю полноту власти в регионе, включавшую и политику, и экономику, и расстановку кадров. Первый секретарь обкома партии был не просто лидером партийной организации, а первым должностным лицом в системе государственной власти в республике.

В повестке дня пленума обкома стоял лишь один вопрос – об освобождении В.Е. Одинцова от должности первого секретаря и об избрании на эту должность А.С. Дзасохова. Но это было отклонением от правил – обычно смена руководителя происходила в ходе отчетно-выборной конференции. Я спросил первого заместителя заведующего отделом партийного строительства и кадровой работы ЦК КПСС Е.З. Разумова, приехавшего во Владикавказ представлять меня членам обкома, чем вызвано отступление от сложившейся практики. Евгений Зотович пояснил, сославшись на обсуждение вопроса в руководстве ЦК, что с отчетным докладом на предстоящей через месяц партконференции должен выступить уже новый первый секретарь. Ему (то есть мне) надо будет сформулировать программные задачи на предстоящий период, принять участие в формировании руководящих органов областного комитета партии.

Пленум по понятным причинам вызывал большой интерес у всех жителей республики. Люди были в курсе предстоящих изменений. Мое появление расценивали как признак возвращения доверия руководства страны к политикам – выходцам из самой республики. Так считала едва ли не вся интеллигенция, значительная часть партийных и хозяйственных работников, многие из которых были задвинуты на задворки политической и общественной жизни, а иногда даже подвергались необоснованным уголовным преследованиям.

Были и сторонники уходящего руководства. Они опасались, что уход Владимира Евгеньевича приведет к серьезной перегруппировке кадров, к смене приоритетов в развитии республики.

Но и те и другие понимали: вопрос уже решен в Москве.

Поэтому пленум прошел без неожиданностей. Меня единогласно избрали руководителем партийной организации Северной Осетии.