И действительно, поводы «находили». Дошло до того, что бывший секретарь обкома партии, опытный и авторитетный в республике Александр Чельдиев, которого перевели на пост республиканского министра промышленности, был вынужден в 1984 году приехать в Москву искать правду у здравомыслящей части аппарата ЦК КПСС. Он приходил и ко мне на Кропоткинскую, где располагался Комитет солидарности со странами Азии и Африки, рассказывал о нарастающем недовольстве среди общественности и сложной обстановке в республике, просил содействия. Я тут же связался с Отделом административных органов ЦК КПСС. Чельдиева там приняли, внимательно выслушали и направили во Владикавказ сначала комиссию МВД СССР, а потом и Генеральной прокуратуры.

Из этого следует, что слова А.Х. Чельдиева, как и обращения в Москву других представителей общественности Северной Осетии, были услышаны. Объективное разбирательство выявило вопиющее беззаконие со стороны местных правоохранительных органов. Вместо кропотливой работы некоторые их руководители пошли по легкому пути громких арестов. Такой метод «наведения порядка» ничего кроме дезорганизации в управлении республикой и ее хозяйством принести не мог. Многие столкнулись с необоснованными, бездоказательными обвинениями. Но пока устанавливалась истина (впоследствии были сняты надуманные обвинения почти с двадцати должностных лиц республики), тот же Чельдиев просидел три месяца в следственном изоляторе КГБ по Северной Осетии.

В этой возне за показное «наведение порядка» большую ретивость проявляли и отдельные местные ответственные партийные работники, имена и фамилии которых нет смысла называть. Здесь сделаю важное замечание. За долгие годы отсутствия в руководящих органах партии демократической атмосферы, особенно в 1970—1980-х годах, возникла оторванность высоких партначальников от конкретных практических дел. Во времена Брежнева аппарат ЦК на деле подменял избранные руководящие органы КПСС и превышал свои полномочия, часто бесчинствовал на местах. Северо-Осетинскую и Кабардино-Балкарскую организации курировал инструктор орготдела ЦК Юрий Бессарабов. Его приезды на место производили впечатление, что он едет ругать, снимать, а его слова, критические замечания воспринимались как директивы ЦК. Но ведь так не должно быть. Плохо, что высокопоставленные работники на местах попадали в эту ловушку и слепо выполняли команды. Внезапно они превратились в борцов за «справедливость», используя указания аппаратчиков как инструмент укрепления собственных служебных позиций и карьерного роста. Нашлись и те, кто, угождая новому начальству и испытывая, вероятно, чувство мелочной мстительности, отобрал у Кабалоева его владикавказскую квартиру на улице Фрунзе. Туда поселили нового руководителя. Я уверен, что Одинцов не сам принял это постыдное решение, но факта с квартирой было достаточно, чтобы авторитет в глазах многих людей, уважительно относившихся к прежнему руководителю, оказался под сомнением. Когда я был избран первым секретарем обкома, то среди первых моих шагов стало возвращение семье Кабалоева квартиры в столице Северной Осетии.

Приходилось слышать от партийных работников районного звена, работавших с Одинцовым, хорошие отзывы. Отмечали, что Владимир Евгеньевич защищал интересы республики по хозяйственным вопросам. Это касалось своевременного получения новой техники для агропромышленного комплекса, дорожного строительства на селе. Но все эти дела перечеркивались явно неадекватным ситуации политическим курсом в выстраивании межнациональных отношений. Был создан искусственно режим преференций для представителей одной части населения. Преференции выражались, в частности, в широком административном применении квот при замещении ответственных должностей в партийном аппарате, в государственных и хозяйственных организациях. Основательная работа по выстраиванию гармоничных межнациональных отношений, преодолению прошлых обид и противоречий не проводилась, подменялась административным ресурсом. На ропот в рядах интеллигенции и молчаливое неприятие происходящего простыми людьми не обращали должного внимания. За легковесными обвинениями в «национализме» скрывались вполне реальные вещи – общественное недовольство состоянием правопорядка, слабой, неэффективной работой по пресечению насильственных преступлений.

Но вернемся в 1988 год, к пленуму Северо-Осетинского областного комитета. Е.З. Разумов не ограничился только кадровым вопросом, говорил о перестройке, о назревших реформах, о положении дел в республике. О том, что в Северной Осетии принято много хороших экономических программ, но они не выполняются. И о том, что капиталовложения в непроизводственную сферу значительно ниже общероссийских показателей. Словом, он дал понять, как много предстоит еще сделать.

Завершающий свою работу посол, согласно межгосударственному дипломатическому обычаю, должен, перед тем как покинуть страну, встретиться с ее руководством. Кроме того, я должен был передать дела, поблагодарить работников посольства (замечу, что оно было самым большим на Ближнем Востоке), сказать слова благодарности восьмитысячному коллективу военных и гражданских специалистов.

После пленума я поспешил в Дамаск. Сдать там дела и быстрее вернуться назад: нужно было глубже вникнуть в накопившиеся в республике проблемы и отразить самое главное в отчетном докладе. Готовиться надо было тщательно.

О моем избрании сразу же сообщил главный информационный орган страны – ТАСС. Поэтому в Сирии и арабских странах о нем узнали еще до моего возвращения. В Дамаске у меня состоялась встреча с президентом страны Хафезом Асадом. Беседа была продолжительная, менее всего похожая на протокольную. По ее окончании я был награжден высшей наградой Сирии. Вручая орден, Асад сказал, что если бы узнал о том, что меня собираются направить на новую работу, не из сообщения информагентства, а раньше, то немедленно связался бы с Горбачевым и попросил его не делать этого. Это был не комплимент, и я уверен на сто процентов, что просьба президента дружественной нам страны была бы исполнена. Со своей стороны я сказал Хафезу Асаду, что согласился перейти на другую работу только потому, что Осетия – моя родина.

Когда я вернулся в Осетию, то сразу же начал готовиться к партийной конференции. День за днем до позднего вечера работал над текстом доклада. Особенно сложно было найти сочетание между отчетной частью и постановкой изменившихся задач на будущее. Многие факты политической и экономической жизни республики ранее не были мне известны. Я узнал, что за последнее время многократно увеличилось число обращений граждан с острыми суждениями о положении дел в трудовых коллективах и учебных заведениях.

Помню, чувствовал себя очень неуютно вдали от центра города в новом монументальном здании, где с недавних пор размещался Северо-Осетинский обком партии. Я, естественно, поинтересовался количеством сотрудников аппарата и технического персонала, других служб, находившихся здесь. Выяснилось, что во всем многоэтажном здании с огромными помещениями, включавшими в себя и зал торжественных мероприятий, и огромное количество просторных кабинетов, по размерам больше похожих на школьные классы, работало всего сорок два человека.

Кроме очевидных излишеств, насторожил выбор места, в котором было возведено новое здание обкома. Когда стал расспрашивать, как получилось, что руководящие органы республики располагаются в здании на окраине города, мне ответили в том духе, что в стране случаются кризисные ситуации, требующие гарантированной защиты центров управления. Тут я понял, в чем дело. Решение о строительстве нового здания обкома было принято под влиянием событий 1981 года. В результате центр политической власти оказался едва ли не на опушке леса, вдали от людских глаз, что якобы должно было обезопасить партработников в случае повторения эксцессов. Управляющий делами обкома Николай Притыко пояснил, что продумывалась и такая возможность: если вновь возникнет нештатная ситуация, то на находящемся неподалеку стадионе можно будет разместить вооруженные подразделения для пресечения массовых выступлений.