Варя вернулась в Лондон и на следующий день появилась у Мэтью.

— Ты хорошо выглядишь. Пришла в себя. Как прошли встречи в Москве? Рассказывай, что считаешь нужным. Мне важно знать все, потому что от позиции Москвы, от того, насколько тебя будет поддерживать твое руководство, будет зависеть во многом наша с тобой линия в отношении доклада Шуберта, когда этот доклад появится.

Они проработали опять часа два, Варя прикидывала в уме, во что ей только в этом месяце обойдется Мэтью, и скрипела зубами. Да уж, влипла. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Так, давай наметим план на понедельник. Ты ведь сможешь прийти в понедельник? Мне лучше ближе к вечеру.

— Как скажешь, у нас после пяти только текущая работа, заседаний не бывает.

— К пяти и приходи. Сегодня попроси, чтобы тебе прислали все счета из Швейцарии. Все сама проанализируй, постарайся припомнить каждый платеж. Это твое домашнее задание на выходные, а в понедельник будем это вместе разбирать.

— А Шуберт меня ничего про это не спрашивал. Эта тема не может возникнуть в его докладе.

— Во-первых, не только может, но и обязательно возникнет. Шуберт не спрашивал, потому что не было смысла — он же не сможет перепроверить. Он сам напишет, что вы там лоббировали русские проекты, а ты собирала за это деньги на своем офшоре.

— Но это же будет клевета. Совершенно бездоказательная. Это «во-первых». А что «во-вторых»? Я тебя перебила, извини.

— А во-вторых, это нам все равно понадобится, если внутреннее расследование перерастет в уголовное.

— Что?! Как это может быть?

— Как это может быть, я не знаю. И не утверждаю, что есть серьезная вероятность такого поворота. Но ничего нельзя исключать. У Шуберта по прошлой работе самые тесные связи со следственными органами Великобритании, да и многих других стран. У руководства твоего банка — тоже. Сейчас не надо тратить время на размышления, у кого какие мотивы. Сейчас мне надо хорошо понимать фактическую сторону дела.

— Мэтью, этого не может быть! Скажи, что этого не может быть.

— Этого скорее всего не будет. Но я твой адвокат, Варя. Я обязан предвидеть самые плохие варианты. Этого нельзя полностью исключать.

— Мэтт, но ведь для полиции должны быть какие-то основания этим заниматься. А что тут есть? Непонятная жалоба, которую никто в глаза не видел, а в остальном куча грязных предположений Шуберта, под которыми не будет никакой основы. Потому что ее нет, этой основы! Никто не платил мне денег! Если даже предположить, что кто-то скажет иное, это будет всего лишь новая клевета. Ведь фактов нет и быть не может!

— Более того, не видно и мотивов. По крайней мере, у твоего банка. Зачем им нужен такой скандал? Тем не менее, как говорится, надейся на лучшее, готовься к худшему. Ты только знай, что даже это — не конец света. Мы справимся и с этим, если, не дай бог, придется.

— Мэтью, ты меня сейчас просто… Ну ладно, это все эмоции. Между тем я должна тебе еще кое-что рассказать…

— Рассказывай все, что считаешь нужным. Никогда не знаешь, что относится к делу, что нет.

— Ты знаешь… В общем, Мэтт, у меня тут есть друг…

— Друг…

— Ну да. В общем, у меня достаточно близкие отношения с одним человеком. Он из Германии, глава одного представительства… тут, в Лондоне. Он по роду работы иногда контактирует с нашим банком, мы так и познакомились… Ну, вот. Я не знаю, имеет ли это отношение к нашей с тобой работе…

Мэтью впервые за этот разговор поднял голову от своих бумаг и уже с нескрываемым интересом посмотрел на Варю. Школьница в коричневом платье смотрела ему прямо в глаза, слегка смущенно. Не глаза, а глазищи! А он только сейчас заметил…

— Я не знаю пока, имеет ли это отношение к ситуации, но я себе пометил.

— Я как раз сегодня вечером собиралась к нему. Не знаю, как лучше… Мне стоит ему рассказать про эту историю?

Мэтью снова посмотрел на нее с интересом. Интерес был только в глазах. Лицо хранило полную невозмутимость:

— Варя, тут я тебе ничего не могу посоветовать. Ты доверяешь этому человеку?

— Я уже не знаю, кому я доверяю, кому нет.

— Ты сама ответила на свой вопрос. Тогда не рассказывай.

Варя вышла из офиса Мэтью и направилась к метро. Не на свою ветку, а на Северную, которая вела в Белсайз-парк, где жил Рольф. Всю дорогу она размышляла, как ей лучше поступить.

* * *

Варя и Рольф познакомились почти три года назад. Сначала походы по музеям и театрам, прогулки по выходным. Оба были люди одинокие, по крайней мере, в Лондоне, если говорить о Варе. Рольф же был вообще холостяк. Затем начали делать воскресные вылазки по окрестностям Лондона — Блэнем Палас, Оксфорд. А потом пошло-поехало… Длинные уик-энды в деревушках Котсволда, на побережье Корнуэлла. Поездка в Шотландию на день рождения Рольфа.

Рольф возил Варю в Германию, показывал свой родной город Гамбург с его удивительной архитектурой, знакомил с друзьями. В Лондоне иногда присоединялся к ужинам с приятелями Вари из Москвы. Иван, конечно, знал, что у Вари есть какой-то поклонник из Германии, но не интересовался им, понимая, что Варя не может столько лет одна ходить в музеи и театры и сидеть одна дома все уик-энды. Иногда Рольф говорил о любви, но Варе казалось, что это лишь дань условности, считается, что женщина всегда ждет от мужчины таких слов. Про себя она могла сказать, пожалуй, лишь то, что она к Рольфу очень хорошо относится. Это только на первый взгляд кажется обыденным, не романтичным, а, если вдуматься, это так много…

Рольф снимал в Лондоне полдома с террасой, рядом с громадным лондонским лесопарком. Варя любила бывать там в выходные, это было почти как на даче, они с Рольфом так и называли его дом — Datscha. На Datsch’е по субботам Варя готовила, потому что рестораны за неделю надоедали. Варина семья в Америке Рольфа особо не интересовала, ему было вполне достаточно, что в Лондоне она рядом. Когда один уезжал куда-то, другой не расстраивался и не тосковал.

Рольф помогал ей учить немецкий, восполнял пробелы в ее понимании политики. Она открывала ему глаза на английскую литературу, с которой тот не был знаком. Они вместе читали немецкие газеты и английские романы. Варя привозила русские фильмы из Москвы и, не считая это тяжкой работой, синхронно переводила ему «Покровские ворота», «Рабу любви», «Иронию судьбы». Рольф смеялся над коммунальным очагом у Покровских ворот, над фразой «Да я за гараж Родину продал…». Из последней поездки в Москву она обещала ему привезти роман «Околоноля» — он откуда-то даже и про это слышал. Но в этой поездке ей было не до книжных лавок.

Рольф был, как сказали бы русские, «правильным и педантичным человеком». Он тщательно заполнял налоговые декларации, сверяя по телефону каждую цифру с налоговой инспекцией Гамбурга. Не мог допустить никакой неточности, не говоря уже о нечестности. Прямой, честный, верный. Варя иногда называла его «моя собака», в нем и правда были надежность, преданность, но и страшное упрямство, готовность внезапно начать лаять. Иногда от голода. Иногда просто чтобы показать, кто на самом деле хозяин. Иногда просто чтобы огрызнуться и лязгнуть зубами. Как истинная собака, он также любил, чтобы его гладили по голове, чесали за ушами, вкусно кормили. Умел и умильно повилять хвостом, когда шкодил. В каком-то смысле Рольф был непознаваем. Мог с удовольствием часами рассказывать о своей жизни, а то вдруг от простого вопроса уходил легко и с улыбочкой: «А зачем тебе это знать?» Например, когда она спрашивала о женщинах в его жизни. В их отношениях не было надрыва, может быть, не было и особого полета, но не было и игры. Эта спокойная, чуть ироничная привязанность друг к другу делалась с каждым месяцем все глубже.