у Казубского. Единодушно решили: пора выступать. Не назначили только день начала открытой борьбы — не решились сделать это без Гусева.

Участники совещания предложили Ратникову возглавить отряд. Он замялся, обещал подумать. Утром мы узнали, что Ратников исчез.

Вскоре состоялась еще одна встреча в Коробце. На ней по-прежнему не смогли договориться, когда выступать и кто будет во главе отряда. Гусев не знал, что собрались и, естественно, не пришел.

К моменту описываемых событий — а было это в конце декабря 1941 года и в начале января 1942 года — в Ельнинском районе уже действовали многие подпольные партийно-комсомольские группы. Казубский и я знали людей преимущественно в Замошьевской, Коробецкой, Шараповской, Ельнинской (во главе с Капитановым) и Жабьинской группах. Гусеву было известно еще несколько групп — Фенинская, Уваровская, позднее Щербинская. Действовали они самостоятельно и непосредственной связи с нами не имели. Он же поддерживал связь с Замошьевской группой, которую возглавлял коммунист Паненков, работавший старостой в деревне. В целях конспирации о существовании других групп и их составе знали только руководители, но и им было известно далеко не все.

Готовясь к партизанским действиям, мы собирали силы, устанавливали связи, проводили разъяснительную работу среди населения, запасались оружием. Но все это казалось нам не настоящим делом. Настоящее дело — уничтожать фашистов, срывать их мероприятия, убирать их холуев... И не только у нас, подпольщиков, что называется, чесались руки. Желающих сражаться с врагом было много.

После того как наши войска отошли к Москве, недалеко от деревень Рябинки и Коробы ребята-школьники обнаружили в кустарнике артиллерийскую батарею. Все пушки оказались исправными. Поблизости в окопе нашлись замки от орудий. Снарядов было вдоволь. Батарея состояла, кажется, из 76-миллиметровых пушек. Ребята освоили управление пушками, зарядили их и однажды, морозным декабрьским днем, спозаранку начали артиллерийский обстрел Ельни. Конечно, правильно прицелиться они не могли, а били так себе, в белый свет. Однако их старания не пропали даром. В Ельне в тот день оказалось немало фашистов и полицейских. Началась паника. Ребята же постреляли-постреляли и бросили, тем более что кто-то из взрослых прогнал их.

Что это было? Простая шалость мальчишек? Нет, ими руководило совсем другое чувство.

Взрослые тоже с большим трудом сдерживали себя. Как-то мы с Капитановым возвращались из Коробца от Казубского. Впереди показался Шупарнский льнозавод. Он не работал, но все оборудование было на месте, запас льнотресты большой. Лука Меркурьевич и говорит:

— Слушай, какого черта мы ждем. Пора действовать. Давай для начала сожжем льнозавод. А потом сегодня же ночью прикончим савостьяновского старосту.

Знаешь, какая это сволочь? Он, брат, похуже твоего Жигалова... Мы начнем, и другие за нами пойдут. Вот и заварим кашу!..

Предложение было заманчивым. И все же, поразмыслив, решили не делать этого. Ну хорошо, мы убьем старосту, а полиция и фашисты завтра же переловят наших подпольщиков. Хорошо задуманное дело провалим в два счета. В общем, верх взяла осторожность, и, как вскоре выяснилось, это оказалось к лучшему.

Ждать больше нельзя

На рассвете 7 января 1942 года из длинного, как барак, дома, стоявшего неподалеку от Коробецкой школы, вышли трое, зябко кутавшихся в ветхую одежонку. В тот день с утра закрутил невиданный буран. Колючий, пронизывающий ветер гулял по земле, на которой было так неуютно жить. Валил снег. Сухие, острые, как иголки, снежинки, не долетев до земли, вновь поднимались вверх, подхваченные порывами ветра, метались из стороны в сторону, без устали кружились в дикой пляске. Белесая мгла закрыла землю и небо.

А нам надо трогаться в путь. На сегодня назначена встреча в деревне Лядцо, на границе Ельнинского и Спас-Деменского районов. Там должен решиться вопрос, когда нам выступать. Идем, преодолевая снежные сугробы, то и дело отворачиваясь от обжигающего ветра. Вот уже позади станция Коробец. До ближайшей деревни далеко, на дороге — ни души.

У Казубского и у меня — по пистолету. Надо испробовать их. Мой парабеллум, найденный на поле боя, оказался неисправным — стрелял только одиночными патронами. Пистолет Василия Васильевича бил безотказно.

Вскоре нас догнал на лошади незнакомец. Он хорошо одет: новые валенки, новая шуба да сверх того отличный тулуп. Попросили закурить. Получили самосаду на одну папироску. Это на троих-то! Разговорились. Оказалось, что он представитель Спас-Деменской городской управы и по делам службы был в Ельнинской городской управе.

До нас уже доходили смутные слухи о разгроме немцев под Москвой, но определенного мы ничего не знали. На наш вопрос о положении на фронте «представитель управы» запел старую нудную песню: «Москва взята немцами, Ленинград пал. Гитлеровские войска добивают за Уралом Красную Армию».

Попробовали возразить:

— Недавно люди ехали из-под Москвы и рассказывали, что немцев там здорово побили.

«Представитель управы» разразился бранью и угрозами:

— Задерживать надо и в тюрьму сажать тех, кто такие слухи распространяет!

«Ясно, что это за птица», — подумал я. Очень хотелось набить ему морду, а еще лучше — пустить в расход. Но Василий Васильевич предостерег от такого шага.

— Не стоит связываться, — сказал он. — Да и куда мы его денем? Ни одной души, кроме нас, на дороге сегодня не было. Найдут труп и сразу догадаются, чья работа. Поняли?

— Ну и черт с ним, пусть катится.

Мы немного отстали от саней: не хотелось входить в деревню вместе с фашистским холуем. Возьмет, паразит, да и позовет полицейских — хлебнешь тогда горя.

Неподалеку от деревни Лядцо нам повстречался Гриша Верман. Он уже побывал у Кости Евлампиева, где назначено место сбора, подождал нас и, решив, что мы не придем, направился в Замошье. Мы объяснили, что опоздали из-за непогоды.

В деревню заходили по одному. Чтобы не привлекать внимания, кто пошел к Косте Евлампиеву, кто к бывшему работнику районной газеты Ивану Аверину. Затем все собрались у Евлампиева. Пришел и комсомолец Костя Щербаков, ставший по поручению Гусева бургомистром Бывалковской волости. На столе сейчас же появилась четверть самогона и закуска. У нас даже глаза разбежались от обилия пищи. Как все бывшие учителя и служащие, мы давно жили впроголодь, а колхозники сумели кое-что припрятать. К тому же наша встреча совпала с праздником рождества, что было весьма кстати: друзья собрались на пирушку — и ни у кого никаких сомнений. А разговор за столом шел серьезный. 

В последние дни мы не получали из Замошья информации о положении на фронте. Сначала был неисправен радиоприемник, потом никто из Замошья не показывался ни в