Коробце, ни в Жабье. До подпольщиков из Деревни Лядцо сведения вообще не доходили. И вот сегодня много нового рассказал нам Гриша Верман. Было очевидно: враг под Москвой потерпел поражение. А ведь именно там вела бои группа немецких армий «Центр», с действиями которой гитлеровское командование связывало все надежды на разгром Красной Армии. Эта весть воодушевляла, придавала сил. Пусть нас мало, пусть мы еще по-настоящему не организовались, но мы уже готовы к борьбе с врагом.

Все сошлись на том, что пора начинать. Но кого же бить? В Ельне всего десять немцев, в районе их нет. Колотить старост и полицейских, срывать мероприятия врага? Это казалось нам не настоящим делом. Взорвать полотно железной дороги? Она не восстановлена и не действует.

Одни предлагали идти через линию фронта, другие — начинать борьбу здесь, в своем районе. Наконец договорились: 12 января собираемся в Замошье группой в пятнадцать — двадцать человек. Кандидатуру каждого, кто пойдет с нами, тщательно обсудили. Василий Васильевич явится с десятью товарищами, в том числе с Костей Евлампиевым и Иваном Авериным. Со мной должны прийти пять человек. План такой: движемся в сторону Юхнова, по дороге бьем фашистов. Нас там никто не знает. Тем лучше: не пострадают наши семьи. Будет туго — перейдем линию фронта. Каждый должен иметь оружие, патроны, нож, гранаты, сухари. Одеться потеплее, ничего лишнего с собой не брать.

Командиром партизанского отряда совещание подпольщиков единодушно избрало Василия Васильевича Казубского. В шутку его назвали Батей, и эта партизанская кличка прижилась надолго.

Утром Костя подвез нас на лошади до станции Теренино и вернулся домой.

В Теренине мы повстречали бежавшего из плена местного жителя Клусевича. Он — боевой парень, во время войны с белофиннами был награжден медалью. Оказалось, Клусевич уже припас оружие — автомат, несколько винтовок, наган — и готов идти с нами немедленно. Узнав о наших намерениях, предложил свою помощь учитель местной школы Стефанов. По состоянию здоровья он не был призван в армию и не мог выступить с нами, но обещал помочь отряду хлебом — конфисковать гарнцевый сбор под видом ограбления мельницы. Василий Васильевич пообещал сообщить обоим, когда понадобится их помощь.

Вернувшись под вечер в Коробец, мы зашли прямо к Василию Васильевичу. Долго сидели у горячей печки, обсуждали будущие пути-дороги.

— Через несколько дней мы уходим, — сказал Казубский жене. — Собери мне в дорогу мешок, бельишко, сухарей.

Александра Матвеевна приняла это известие спокойно, как давно решенное дело, и стала хлопотать по хозяйству.

Утром я ушел, сердечно распрощавшись с Матвеевной, ее двумя маленькими дочками и с Клавдией Николаевной Добровольской, матерью Вадима Дрейке. Эта спокойная, скромная женщина оказывала нам большую помощь. Еще в Замошье она целыми днями переписывала сводки Совинформбюро, листовки райкома партии. Ее квартира всегда была в распоряжении партизан. Старший сын Добровольской служил в армии. Муж ее, известный в нашей округе хирург, был незадолго до войны арестован по ложному доносу. От Клавдии Николаевны у нас не было тайн. Она по-матерински пожелала мне доброго пути.

В Жабье я добрался вечером. Едва зашел в дом, в глаза бросился какой-то еле заметный беспорядок. Что-то случилось... Вбежал во вторую половину избы. Наташа лежала на кровати бледная, исхудавшая. В ее запавших глазах — и радость, и грусть, а на руках завернутый в одеяло комочек. Возле железной печки сидит Лешка, брат, и с видом взрослого, понимающего человека загадочно ухмыляется. У меня родился сын, первенец. Сыночек...

Вечером пришли Николай Рачков, Евтих Паничев и летчик Николай Руденко. Накануне был Капитанов, но уже ушел в Ельню, пообещав на днях быть снова.

— Ну, ребята, все решено. Через три дня выступаем. Готовьтесь.

В нашей подпольной группе в Жабье было несколько женщин — Зименкова, две сестры Семочкины и другие. Брать их с собой не решились. Начнем без них, а там будет видно. К тому же подпольщицы и здесь пригодятся нам.

Перед уходом боевые друзья начали острить по поводу моего отцовства.

— Надо сыну дать имя, — сказал Николай Рачков и в шутку добавил: — Я кумом буду. Возьмешь?

— Отчего же не взять? — так же в шутку ответили мы с Наташей. — Парень ты хороший, старший лейтенант. Будь кумом!

Сына назвали Святославом, а за Николаем Рачковым так и закрепилась кличка Колька-Кум.

Будущие партизаны, связанные одним горем, одними надеждами, трогательно заботились друг о друге. Так было и теперь. Узнав, что нужно захватить с собой сухарей, Евтих Паничев сказал:

— Ты, Андрей, не беспокойся о продуктах. Ну, что ты, последний кусок хлеба из дому унесешь? Я захвачу, что нужно, и на свою и на твою долю.

Плохо у меня было и с одеждой. Из какого-то старого кожуха и ветхого пальто собрали что-то похожее на полушубок, покрытый сукном. Из рваной шинели и ваты смастерили нечто вроде бурок и заправили их в стоптанные калоши. Вид получился неказистый, зато будет тепло.

В хлопотах дни прошли незаметно. И вот уже 11 января. Раннее утро. Мы собираемся до рассвета покинуть деревню, чтобы никто не видел. Шустрый, кареглазый, курносый Лешка за это время уже побывал в Шарапове и прислал оттуда на лыжах младшего братишку Сашку. Умерла моя бабушка, меня звали на похороны.

На похороны я не пошел, но именно под этим предлогом исчез из деревни.

Уходили мы по одному. Перед этим часов в пять утра собрались у Кольки-Кума. Долго ждали Николая Руденко, но он так и не пришел. Заходить за ним было опасно: семья, в которой он жил на правах «зятя», не вызывала у нас доверия. Капитанов тоже не пришел, а сообщить ему было невозможно: никто не знал, где его искать. Из оружия взяли с собою только то, что можно спрятать: пистолеты, гранаты и ножи.

Ни 12, ни 13 января Казубский и его группа в Замошье не появились. Как выяснилось позже, Василий Васильевич послал Капитанова предупредить нас, чтобы мы двигались не в Замошье, а в Коробец. За те дни, что мы не виделись, произошли серьезные изменения в обстановке. Вокруг Коробца и в Ельне собралось большое количество гитлеровцев. Они расчистили от снега большак Спас-Деменск — Ельня — Смоленск, и по нему началось передвижение войск. В некоторых деревнях появились немецкие гарнизоны. Фашистские солдаты выгоняли на работу население, следили за расчисткой большака, охраняли дорогу и мосты. Вдоль железнодорожного полотна Спас-Деменск — Ельня — Смоленск отряд немецких связистов начал восстанавливать связь. Совсем обнаглела полиция: по приказанию оккупантов и