Открытка была периода президентской гонки, на ней был изображен Делберт, а на заднем плане его семья, в том числе и она сама, облаченная в золотистое платье. А на обратной стороне были начертаны уже знакомые ей слова: «Бабочка вспорхнула с вьющейся розы, напуганная появлением в беседке графини».

Подписи на этот раз не было, но она и так прекрасно понимала, от кого был этот привет. От Гордиона.

Который таким образом давал ей понять, что он находится рядом и наблюдает за ней.

Милена, заметив открытку — и уже зная, что на ней написано, — выскочила из ванны, да так неудачно, что поскользнулась и едва не полетела обратно, что могло бы закончиться для нее переломами.

Держа в руках открытку, женщина перечитывала бесхитростный текст снова и снова. И в ее голове крутилась одна и та же мысль.

Он здесь! Он здесь! Он здесь!

* * *

Милене сделалось очень страшно. Она не захотела снова погружаться в теплую воду. Завернувшись в халат (конечно же, с золотой монограммой — иных в резиденциях Делберта не водилось) и дрожа, она распахнула дверь в свои апартаменты — и вдруг вообразила, что Гордион поджидает ее здесь, в погруженной в полутьму комнате.

И что он пришел не затем, чтобы получить от нее сведения о муже-президенте, а чтобы убить ее.

В спальне никого не было, но Милена, дрожа еще сильнее, заставила себя заглянуть под кровать с балдахином, будучи практически уверенной в том, что там притаился монстр.

Как в ее старых детских кошмарах.

Никого там, разумеется, не было. Тогда Милена вылетела из спальни в гостиную, не сомневаясь, что Гордион восседает на диване и ожидает ее с кривой ухмылкой на лице. Пусть так, но тогда она хотя бы узнает, кто является этим мерзким садистом, нарушившим многолетнее молчание и явно работающим на коварных русских.

Она бы не удивилась, увидев на диване Ясну. Или одного из ее сыновей. Или Злату. Или Джереми. Или даже Шэрон.

Но все дело в том, что на диване никого не было!

Тяжело дыша, Милена вдруг поняла, что находится на грани нервного срыва. Она рассмеялась и сама повалилась на диван, на то самое место, на котором в ее разыгравшемся воображении должен был ожидать ее Гордион.

Нет, в самом деле, надо обратиться к врачу, не исключено, что непосредственное отношение ко всем этим участившимся истерикам и страхам имеет менопауза и что…

В дверь постучали — осторожно, но уверенно. Милена, за несколько секунд своих благостных размышлений успевшая расслабиться, вдруг задрожала снова, причем гораздо сильнее. Она поняла, что просто не в состоянии ступить на персидский ковер, подойти к двери и раскрыть ее.

Стук повторился. Прошла то ли минута, то ли целый час. Милена осторожно опустила ногу на ковер, а потом подошла к двери. Может статься, что это Делберт. Или что с Тицианом что-то случилось. Или…

Или за дверью стоял человек, который пришел сообщить ей, что пришло время расплачиваться с долгами! И пусть эти долги очень и очень старые — векселя к оплате будут предъявлены прямо сейчас!

Милена распахнула дверь, готовая увидеть за ней кого угодно — и увидела заместителя начальника секретной службы Грэга Догга. Вот кого-кого, а его она не подозревала!

Неужели…

— Мэм, — произнес он, уставившись на халат Милены, — приношу свои извинения за то, что смею тревожить вас поздно вечером, однако нам надо поговорить!

И, пользуясь тем, что она ничего не возразила, толкнул дверь и решительно шагнул в апартаменты Милены.

Милена, чувствуя все нарастающее беспокойство, закрыла дверь и посмотрела на Грэга Догга. И вдруг поняла, что он, черт побери, весьма привлекательный, брутального вида (как и полагается заместителю начальника секретной службы) мужчина.

Ощущая, что ее внезапно бросило в жар, женщина поправила ворот халата. Неужели только от присутствия в ее апартаментах чужого мужчины в поздний час?

Ведь с Делбертом они уже давно спали в разных кроватях — и обитали в разных мирах. А когда у нее был последний раз секс с мужем? Кажется, в середине года, на его день рождения, или что-то в этом роде.

А вот как часто занимается сексом мистер Догг? Понимая всю неуместность, более того, абсурдность этого вопроса, Милена еще плотнее запахнула халат и ледяным тоном произнесла:

— Чем могу быть полезна, мистер Догг?

Тот переминался с ноги на ногу, явно не зная, с чего начать. Немного оттаяв, Милена предложила гостю пройти в гостиную и указала на диван.

— Хотите что-нибудь выпить? — произнесла она, направляясь к бару, а потом сама же дала ответ: — Ах, вы же на службе… Но у меня имеются и безалкогольные напитки.

И вдруг ощутила себя в роли стареющей кокотки, пытающейся соблазнить студента. Интересно, а на сколько Грэг Догг младше ее? Впрочем, он тоже не мальчик, ему наверняка под сорок, но все равно он лет на восемь, а то и все десять младше ее, первой леди.

И в другое время она вполне могла бы проявить к нему интерес. Да, в другое время, которое теперь, однако, уже никогда не наступит.

— Апельсиновый сок? Тоник? Апельсиновый сок с тоником? — проговорила она, поворачиваясь к своему нежданному гостю.

— Мэм, мне очень жаль, что вынужден побеспокоить вас…

Милена усмехнулась:

— Вы это уже сказали. Так в чем же дело? Наверняка из-за непогоды в аэропорту никто больше не приземляется?

— Что? — произнес Догг, и Милена вдруг поняла, что пришел он к ней вовсе не для того, чтобы побалакать об урагане, накрывшем Флориду. Внезапно ее пронзил страх — а что, если он узнал что-то о…

О Гордионе? И о том, что жена президента США работала, пусть и давным-давно, на герцословацкий КГБ и на коварных русских? И что коварные русские снова объявились, желая, видимо, возобновить опасное сотрудничество?

Нет, откуда? Ведь если бы спецслужбам что-то и стало известно, то ее почтил бы визитом не заурядный заместитель начальника секретной службы, а чины из Федерального бюро расследований, Центрального разведывательного управления, Агентства национальной безопасности или, на худой конец, Министерства внутренней безопасности. Или из всех этих грозных ведомств сразу.

Заурядный, но такой чертовски привлекательный!

Да, пронюхать о Гордионе Грэг Догг никак не мог — если, конечно, только сам не был им! А что, если, имитируя какой-то важный полуночный разговор, он и заявился к ней сейчас, чтобы…

Чтобы передать пламенный социалистический (или теперь, видимо, уже олигархический) привет — так сказать, из Москвы, с любовью?

— Нет, не в погоде дело, хотя вы правы, мэм. Пик придется на завтра-послезавтра.