24 декабря, 7:30–23:30

Утро Сочельника прошло на редкость тихо. Завтракал Делберт всегда рано, не позднее половины восьмого, причем не делал скидки ни на праздничный день, ни на чью-то болезнь. И даже те члены его семьи, которые предпочитали нежиться в постели, собственно, и делали это, однако предварительно посетив Белую столовую (Золотая использовалась только для вечерних мероприятий) и отзавтракав в обществе мистера президента. Тех, кто пропускал завтрак или хотя бы только опаздывал на него, появляясь после мистера Грампа, Делберт открыто презирал и мог применить штрафные санкции, посему никто, даже из закоренелых «сов», не рисковал вызвать на себя гнев хозяина Белого дома.

Завернутый в халат со своей вышитой золотой монограммой (не тот, в котором он уснул, как отметила Милена, а другой, утренней расцветки: халатов у мужа было не меньше двух дюжин, причем в одной только резиденции, поэтому она долго смеялась, когда пресс-секретарь Белого дома, Стивен, когда-то с гневом отверг инсинуацию либеральной, столь преданной Старой Ведьме и ее последышам прессы о том, что президент-де проводит вечера, сидючи в халате, поедая пиццу и смотря по телевизору россказни консервативных комментаторов вместо того, чтобы заниматься государственными делами, не придумав ничего умнее, чем заявить, что у президента США нет халата) Делберт с аппетитом завтракал, поглощая яичницу с беконом и запивая ее крепчайшим черным кофе.

— Мистер президент, — произнес верный Франклин, отодвигая стул для Милены, — мадам дю Прэ просила передать, что ей нездоровится и что она останется в постели.

Милена громко — намеренно громко — хмыкнула, а Делберт, пробегая глазами бульварное издание, которое обожал и которое всегда хвалебно отзывалось о нем (государственные документы за едой Делберт читать ненавидел, хотя, впрочем, и не только за едой), прожевав кусок бекона, проговорил:

— Наверное, вчера переохладилась.

Делберт-младший и Уинстон, сидевшие за столом вместе, злорадно хихикнули, а Злата пропела, обращаясь к Франклину:

— А где кашка для моих ангелочков? Почему вам требуется так много времени, чтобы приготовить обычную кашку?

— Прошу прощения, мэм. Сию секунду осведомлюсь на кухне, — ответил Франклин, однако в этот момент появилась Хантер Рогофф, как всегда, в черном, как всегда, с непроницаемым лицом, и поставила две тарелочки с кашкой перед отпрысками Златы и Джереми.

— Прошу, мэм! — произнесла она тихо, но, как была уверена Милена, с затаенной, что ли, угрозой. В любом случае Злата не стала дальше нудеть и принялась кормить своих близнецов, сюсюкая и восторгаясь. Милена отлично знала, что и воспитанием, и кормежкой детишек занимаются высокопрофессиональные няньки, но Злата всегда разыгрывала заботливую мать, когда появлялась с детьми в доме отца-президента.

Милена краем глаза уставилась на Хантер. Вот если кто и походил на роль Гордиона, так именно она. Такая задушит на кухне нерадивого официанта голыми руками, а потом переступит через труп и, подхватив поднос с шампанским (или именно что детской кашкой), двинется потчевать гостей. Да что там задушит — хребет сломает!

И фамилия у нее была подозрительная, кажется, русская, хотя и переделанная на западный манер. И никто толком не знал, почему Делберт, вообще-то всегда отдававший предпочтение мужчинам, вдруг нанял себе в управляющие гигантским поместьем, по сути, ставшим не только зимним, но и новым Белым домом, эту хладнокровную и навевавшую тихий ужас особу женского пола.

— А что за крики были посреди ночи? — осведомилась Ясна, увешанная, как всегда, прямо с утра отборными драгоценностями — еще бы, с учетом щедрых отступных Делберта, таких безделушек у нее было пруд пруди.

— Марианна папу домогалась, — кратко заметил ничего не евший за завтраком и возившийся со своим телефоном Тициан.

Восседавшая напротив него Эйприл оторвала глаза от своего аппарата и, прыснув, с нежностью взглянула на единокровного брата.

Милена дала себе слово, что запретит сыну общаться с Эйприл. Нет, как сестра она была выше всех похвал — не в пример жестоким Делберту-младшему и Уинстону и надменной Злате, девица явно благоволила к подростку. Но, кажется, чересчур благоволила. Не хватало еще, чтобы они начали испытывать друг к другу нежные чувства и… О возможных последствиях иного плана Милена даже и думать не хотела, но у нее все равно пропал аппетит.

— Мне только фруктовый салат и кофе с молоком, — произнесла она, обращаясь к одному из официантов. А затем, взглянув на Хантер Рогофф, сказала:

— Мадам дю Прэ требуется медицинская помощь?

— Хороший психиатр ей требуется! — заверещала Ясна, а Тициан резюмировал:

— Сексопатолог!

Эйприл снова прыснула и даже положила смартфон на стол. Сын, откинув длинную светлую прядь, улыбнулся единокровной сестре. Милена ощутила сильное беспокойство.

— Мистер президент, прибыли мистер Бартон и мистер Флинт, — доложил Франклин, а Делберт, сложив газету и бросив ее на пол (его давняя привычка, означавшая, что с прессой он разделался), неспешно допил кофе и проговорил:

— Проводи их ко мне в кабинет. — Затем, поднявшись, с мечтательной улыбкой добавил: — Что же, желаю всем хорошего Сочельника! У меня, увы, кое-какие дела в первой половине дня. Но потом все время будет принадлежать вам, моей семье! А сейчас надо озаботиться делами государства. Настало время кое-кого уволить.

Он удалился, а Шэрон, щедро намазывая масло на тост, сказала:

— А кого он будет увольнять? Этого кошмарного Бартона или этого еще более кошмарного Флинта?

Все посмотрели на Джереми, который считался серым кардиналом и всегда был в курсе планов тестя-президента. Но муж Златы, спешно поцеловав ее, бросился вслед за Делбертом.

— Делберт, подожди. Не торопись, нам надо сначала взвесить все за и против.

Милена, размешивая кофе, подумала, что, похоже, муж принял какое-то важное решение, не проконсультировавшись с Джереми. Что же, по всей видимости, наступали новые времена. В том числе и для «сладкой парочки» интриганов семейства Грампов.

— А что, Джереми не в курсе? — спросила Шэрон, как всегда, своим простоватым замечанием попав в десятку. — Но ведь, дорогая, Делберт с ним раньше всегда советовался!

— Видимо, отныне не всегда! — заявила Ясна, триумфально поглядывая на Злату. Милена знала, что мать с дочерью не переваривают друг друга и что это является продолжением каких-то старых семейных конфликтов: Ясна с самого начала тряслась над своими сыновьями-погодками, пренебрегая дочерью. А та из кожи вон лезла, чтобы заслужить любовь могущественного отца и при разводе тотчас заняла его сторону, обвиняя мать во всех смертных грехах.

Злата дернулась, пронеся ложку с кашкой мимо рта одного из близнецов и вместо этого ткнув ему в пухлую щечку. Ребенок отчаянно заголосил. Встав и указав няньке на плачущего малыша, Злата схватилась тонкими пальцами за виски и заявила: