может быть в этом опасность? Неужели она могла бы его предать? Нет! Не могло этого быть! Не могло! Так почему же ее оставлять в неведении? Он уходит в Красную Армию... Но это же доступно, доступно для писем, можно подать весточку; оттуда, куда он идет, и весточки не подашь!

А вдруг в отчаянии, в ожидании, когда уже ждать не останется сил, и не то что проговорится, а искать начнет... Это грозит гибелью и ей, и ему, и всем тем, кто будет около него. Нет! Молчать! Он обязан молчать!

И вот свершилось.

Варвара Павловна пришла днем с базара, пошепталась о чем-то с мужем. Вохрин вошел в комнатку к Ставцеву и позвал Курбатова.

— Спрашивали сегодня мою хозяйку, где это муженек молодой моей дочки скрывается. Или отъехал куда?

Ставцев привскочил с кровати.

— Поп разболтался!

— Не знаю. Но если вам, Николай Николаевич, нет желания вступать в объяснение с властями... Словом, я не гоню. Можно и объявиться. Мои гости — это мои гости.

— Нет! Погостили, пора и край знать! Сегодня в ночь уходить!

Курбатов понял, что это Проворов знак подает.

На ночь Вохрин запряг лошадь. Когда заснуло село, задами на санях повез гостей. Наташа провожала Курбатова. Неподалеку от станции в лесочке остановились.

Вохрин взял Ставцева под руку, они отошли от молодых. Наташа заплакала. Курбатов обнял ее. Слов не находилось для утешения. Самого в пору утешать.

Вохрин отвел Ставцева подальше. Тихо сказал:

— Я не хотел при них говорить... Не торговки на базаре спугнули меня. В село приехали чекисты. Зачем приехали, я не знаю. Похоже, кого-то ищут...

— Спасибо! — сказал проникновенно Ставцев. — Спасибо!

— Не за что! Я не хотел, чтобы беда случилась в моем доме. А он, Курбатов, мой зятек, правда в Красную Армию идет?

Ставцев недобро усмехнулся. Вышло у него это без наигрыша.

— Наверное...

Вохрин ничего не ответил. Обернулся к своим.

Наташа плакала. Курбатов обнял ее в последний раз и пошел. Наташа долго следила за темными фигурками, пока они не скрылись за взгорком.

— Не нравится мне этот его друг, — сказал Вохрин. — Слава богу, если они расстанутся...

17

Движение поездов было похоже на кошмар. Никакого расписания. Вагоны забиты до отказа. И в стужу и в мороз пассажиры на крышах вагонов. Внезапные остановки в поле, в лесу. На больших станциях вагоны штурмовались толпами. Были случаи, когда напор толпы переворачивал вагоны.

Кто и куда ехал, разобраться не было никакой возможности. В этом месиве нельзя было отлучаться друг от друга ни на шаг. Оттеснят, отдавят, и останешься на платформе, отстанешь от поезда. Нельзя было показывать деньги в руках. Когда поджидали поезд в Пензе, на базаре один проезжий вынул из кармана пачку денег, чтобы расплатиться за вареную курицу, деньги у него выхватил из рук какой-то бродяга. Господин бросился к бродяге, на глазах у толпы бродяга перекинул деньги своему товарищу, упал под ноги господину, опрокинул его и, не очень-то торопясь, скрылся в толпе.

Слезы, трагедии, стоны, проклятия... Ехал только тот, кто мог локтями пробиться в вагон, отбиться от тех, кто вис на полах пальто или шинели. Курбатов работал кулаками, пробивая дорогу Ставцеву, однажды даже вынул пистолет и стрелял в воздух.

Станции... Это были только условные обозначения. Окна выбиты, крыши сорваны, на стенах следы от пуль, иные и совсем разбиты. Пожарища, одуревшие от людского напора железнодорожники. Ни о каких билетах не было и речи. И кто бы мог проверить билет в «максимках», в товарных вагонах, куда набивались — ладонь не протиснешь...

Дальний и трудный путь.

Ставцев ныл. Сожалел, что подался не на юг, к Деникину. Все же близко... Ругался. Показывая на разруху, убеждал Курбатова.

— Барон — это сумасшедший... Но, как все немцы, упрям, а потому и глуп. Поторопился, отдал добро большевичкам! Теперь, наверное, локти кусает от досады! Что в этой стране натворили большевички? Разве они могут навести порядок? А может быть, он хитрый. Отсижусь, а если все вернется, мне мои заводы вернут... Черта лысого мы ему вернем! Висеть ему на березе!

Где-то на узловой станции вышла история. С поезда красноармейская команда сняла несколько переодетых офицеров. На них указали пассажиры вагона. Их повели под конвоем. Один из них вдруг побежал и начал отстреливаться. Убил красноармейца. Раздались выстрелы. Всех взятых постреляли на месте.

— Вот, вот... — шипел Ставцев, не смея высказываться шире.

В одном месте поездная команда и красноармейцы, ехавшие в одном из вагонов, приняли бой с вооруженной бандой. Еле отбились. Два вагона были разбиты.

Обессиленный после одной из безуспешных попыток прорваться на поезд, Ставцев предложил идти до следующей станции пешком. Вышли из города,

До станции не дошли. Ставцев притомился, зашли в кустарник отдохнуть.

Ставцев мрачно молчал. Курбатов видел, что у него подрагивают губы, а в глазах стоят слезы. Встревоженно спросил:

— Что случилось, Николай Николаевич?

— Жить не хочется, вот что случилось... Устал!

Курбатов молчал. Возразить было нечего. Он тоже устал. Путь оказался слишком длинным и трудным. И что-то стала растрачиваться по мелочам уверенность в необходимости всей затеи. Там, на станции, где расстреляли переодетых офицеров, он просто испугался. А взяли бы их с Ставцевым?

— Я думаю о вас, юнкер, — вдруг начал Ставцев. — Я виноват, что завел вас в эти дебри. Наверное, вам было бы лучше ехать в Петроград... Там хотя бы по подворотням можно скрываться. Пустых квартир полно... А здесь? Здесь просто пропадешь под вагонами поезда!

Можно было бы, конечно, найти какие-то ободряющие слова. Но слов как-то сразу и не находилось, а может быть, и не надо их находить, пусть выговорится.

— Сорвал я вас из Кириц. Один вы в конце концов могли бы отсидеться на чердаке или в подвале у этого учителя... Прощения не прошу! Неделикатное время! Хотя говорят, что Стендаль, французский писатель, а тогда офицер, при страшнейшей и кровавой переправе через Березину, не изменяя своей привычке, успел побриться. Я бриться не стану, теперь это ни к чему. Я прощаюсь с вами, юнкер! Мне остается один исход. Пуля! Деньги вы можете взять, я их вам отдам. Этого хватит, чтобы куда-нибудь выбраться... Хотя бы надеяться выбраться!

Курбатов чуть скосил глаза на Ставцева. Неужели вправду задумал стреляться? С чего бы? С усталости? Слезы на глазах... Вот оно как дается, чтобы въехать на белом коне под малиновый звон колоколов в