На третий день заключения архиепископа Лоншан конфисковал всех его лошадей и повелел доставить к нему, обозначив как военные трофеи. Каждый день канцлер отправлял гонцов к Джеффри с разными предложениями, например, он был готов предоставить корабли, если архиепископ согласится вернуться на континент, и всякий раз требовал дать клятву верности королю и ему лично. Ни на одно из предложений Лоншан ответа не получил. Тем временем Мэтью де Клэр, глубоко осознав творившееся чудовищное святотатство и свою роль в происходящем, все чаще являлся пред очи архиепископа с мольбами о прощении и объяснениями; он говорил, что не разделяет взгляды напавших, что был вынужден из страха подчиниться приказу, разумеется, вопреки собственной воле. Характером Джеффри пошел в своего отца Генриха II и был человеком вспыльчивым, злопамятным, однако слишком великодушным, чтобы затаить обиду на того, кто молит о прощении. Мэтью получил его милость.

Новость о пленении архиепископа бежала по Англии со скоростью ветра. Ситуация не могла не вызывать ужаса, ведь схожесть с положением Томаса Кентерберийского была очевидна всем. Возмутительное своеволие канцлера, посмевшего столь жестоко обращаться с архиепископом Йоркским, называли не иначе как кощунством. Помимо того что Джеффри был братом короля, он вызывал уважение подданных непоколебимой преданностью отцу, Генриху II; он был единственным из его сыновей, кто был рядом до самого конца, прижимал умирающего отца к груди и тихо нашептывал слова любви, стараясь облегчить агонию, пока душа короля не покинула тело. Большую часть жизни Джеффри провел в Англии, за которую храбро боролся в 1173–1174 годах с шотландцами, и Англия любила его и почитала. Возмутительное обращение с ним сына беглого раба, к тому же иностранца, укрепляло в народе ненависть к Лоншану.

Монахи Кентербери, находящиеся ближе всех к месту развития событий, одними из первых узнали, что произошло с Джеффри. Взывая к памяти о «пролитой крови великого мученика нашего Томаса Кентерберийского», они написали письмо и потребовали от Лоншана объяснений, почему архиепископа Йорка схватили в церкви, у самого алтаря и заставили идти по непроходимой грязи до самого замка в Дувре, где бросили в темницу.

В своем ответе канцлер рекомендовал монахам не беспокоиться, что архиепископа удерживают в замке, а также добавил, что не по его приказу он оставался в церкви, а сейчас находится в темнице. Лоншан объяснил, что всего лишь отдал приказ в случае появления Джеффри в Англии и его отказа принести клятву верности королю, которую он никогда не давал, отправить его во Фландрию, поскольку он не имел права появляться в Англии во время отсутствия короля.

Лучше всего о том, что самые влиятельные люди страны встали на сторону Джеффри, свидетельствует следующий факт: святой Гуго Авалонский, епископ Линкольна и самый уважаемый из духовенства епархии, едва услышав о содеянном, сразу публично, на богослужении в Оксфорде отлучил от церкви Мэтью де Клэра и его супругу, а также осудил всех, кто прямо или косвенно причастен в этому возмутительному событию. Епископ Лондонский Ричард, как только получил весть, немедля разыскал канцлера, находившегося на тот момент в Норидже, наслать кару Божью на все Кентербери, если архиепископ не будет немедленно освобожден. Иоанн Оксфордский, епископ Нориджа и заклятый враг Томаса Бекета, также присоединился к гласу протеста.

Гуго Нонант, епископ Ковентри, был одним из сторонников Лоншана, вероятно, потому, что канцлер поддержал его в споре с монахами. Ранее он был на стороне принца Иоанна, когда его преимущество над канцлером казалось очевидным. Сейчас же Гуго стал одним из организаторов оппозиции Лоншана.

В то время, когда брата бросили в темницу, Иоанн находился в Ланкастере. Новость ему сообщил епископ Гуго, потребовав, чтобы принц немедленно вмешался и положил конец несправедливости. Иоанн решил, что будет недостаточно отправить посланников к канцлеру с требованиями или написать тем, кто выступал гарантами соблюдения Винчестерского договора. По его поручению два рыцаря выехали в Дувр, где явились к констеблю и потребовали немедленно отпустить пленника, пообещав, что в случае его виновности в чем-либо суд проявит к нему всю строгость. Несмотря на то что рыцари были весьма убедительны, Мэтью отказался подчиниться приказу, исходившему не от его господина – канцлера. Рыцарям оставалось лишь вернуться к принцу и сообщить о неудачном исходе.

На канцлера обрушились нескончаемые претензии епископов, баронов, клириков и простых людей, возмущенных его обращением с братом короля. Сначала Лоншан пытался отрицать свою причастность, как это было с монахами Кентербери, объясняя, что не отдавал приказа поступать с архиепископом столь жестоко, однако его лживые слова не могли никого обмануть.

В скором времени, когда против канцлера готово было подняться все королевство, когда объединились все его противники, он ясно осознал всю серьезность происходящего и возможные страшные последствия своих приказов. Он глубоко оскорбил юстициария, епископа Дарэма и архиепископа Руана, чьим советам король повелевал ему следовать, поссорился с принцем Иоанном, однако сумел при этом сохранить власть и положение. Теперь же все они были против него. Найдя возможность заключить мир с кем-то из своих оппонентов, Лоншан смог бы переждать бурю, но он не допускал мысли о разделении власти. Он желал управлять государством и церковью Англии единолично, и первым человеком, мешавшим осуществлению этого плана, был архиепископ Йоркский, только он мог заставить канцлера совершить фатальную для себя ошибку.

Видя, что почти все влиятельные люди государства выступают против него, Лоншан отправляет в Дувр графа Гамелина де Варенна с приказом освободить Джеффри. Также графу поручено обязать Джеффри дать клятву «епископа и священника», что он незамедлительно явится в Лондон, где предстанет перед баронами и клириками и подчинится их решению, как действовать далее. Поскольку архиепископ так и намеревался поступить, когда возникли первые разногласия с канцлером, то он легко дал слово.

В четверг 26 сентября Джеффри обрел свободу. От предложенных лошадей для него и слуг он гордо отказался, добавив, что уйдет из тюрьмы так же, как пришел. С крестом в руках и столой на шее архиепископ вернулся в монастырь Святого Мартина пешком, приветствуемый на всем пути восторженными криками людей.

В субботу архиепископ выехал в Лондон. По дороге он остановился в Кентербери и долго молился у гробницы святого Томаса. «Самая великолепная» процессия монахов проводила его до аббатства Святого Августина, где он остался на ночлег. По приказу канцлера Гийом де Обиньи, граф Арундел и Генри Корнхилл, шериф Кента, сопровождали Джеффри от Кентербери до Лондона.

Архиепископ прибыл в Лондон в среду 2 октября. Встретить его и проводить до собора Святого Павла вышли, кажется, все движимые любопытством жители города. В храме его с особыми почестями принял епископ Лондона Ричард.

Тем временем принц Иоанн отправил всем епископам и баронам послание следующего содержания: «Если любите и почитаете вы Бога, святую церковь, короля вашего и меня, в первую субботу после Михайлова дня идите на мост Лоддон, что между Редингом и Виндзором, и там с Божьей помощью я буду ждать вас, чтобы обсудить насущный вопрос, касающийся короля и государства нашего».