Его ладони ложатся мне на талию, разворачивают. Я сжимаюсь в комок и бешено кручу головой. Я не хочу, не хочу. 

— На меня посмотри, — глухо звучит сверху. 

— Зачем тебе? Скажи, для чего это все? Ты меня отпустил… И я сама… Зачем ты снова появился?

Его грудь вдавливается в мою, дыхание ранит щеку и лоб. Я выставляю локти, пытаюсь его оттолкнуть, чтобы выжить. У меня есть Антон, а он не имел права. У меня все было хорошо.

Его пальцы сжимаются на моих скулах, фиксируют. Омуты колодцев совсем близко, тянут вниз. И запах. Так много его запаха, что внутри все стонет и дрожит. Я не слабая, не слабая.

— Зачем тебе, — повторяю свою отчаянную мантру. — Зачем… зачем?

Невозможно ни отвести взгляд, ни пошевелиться. Булат, как и всегда, не спрашивает — просто берет. Жесткость щетины задевает мой подбородок, его запах касается губ. Мое «После» валится навзничь и стремительно мчит назад, в прошлое, где я умела чувствовать так. Оказывается, я ничуть не изменилась — такая же слабая, как и полтора года назад. Схожу с ума от его близости, теряю мысли, с ног до головы покрываюсь мурашками, дрожу.

Булат толкает меня в себя. Требовательно, не сомневаясь, как делал всегда. 

— Зачем? — рвано выдыхаю ему в губы. 

Его ладонь ныряет мне в волосы и сжимает, отчего заколка с дребезжащим звуком падает на пол, рот жадно раздвигает мой. 

— Слишком много после себя оставила.

Эмоций во мне слишком много, их тяжесть валит с ног. Это поэтому я так отчаянно вцепляюсь в его плечи, поэтому льну к нему всем телом. Наш поцелуй — высоковольтный импульс, поданный к затихающему сердцу. Разряд — и кровь уже несется по венам горячим напором, перед глазами темнеет, кружится голова. Я словно перенеслась в другую вселенную, где время течет по-другому: здесь одна минута близости с ним длиной превосходит весь прошлый год. 

Моя кожа — приемник с идеально настроенной чувствительностью. Я ощущаю прикосновения так остро, что тело каждый раз вздрагивает и искрит. Булат обхватывает рукой мою шею — спина покрывается мурашками, сжимает бедро — из легких вырывается стон. Целует — и я тоже целую его, жадно впитывая все, что он мне отдает и без сожаления отдавая все, что забирает. Он неделикатный, требовательный, голодный: проталкивает колено мне между ног, скользит ладонью по бедру, задирает юбку. 

Я, недавняя закоченевшая снегурочка, сейчас сгораю заживо. Сердце бешено барабанит в грудной клетке, разум и мысли плавятся, отправляя в воздух беззвучные мольбы «Еще, еще». Мне всегда было его мало, а сейчас не хватает катастрофически. Как я без этого жила? Без его напористой грубости, без его рук, без его запаха, без того, как он умеет меня касаться.

Звуки вокруг нас приглушенные, очень интимные. Влажное сплетение языков, разрозненное сбитое дыхание: мое, дрожащее, всхлипывающее, и его, напряженное, тяжелое, хриплое. Булат задирает мою ногу и дергает ее к себе, вдавливая в промежность твердость эрекции. Горячие иглы возбуждения пронзают низ живота — я захлебываюсь накопленными стонами. У меня нет мыслей, а значит нет и сомнений. Я устала существовать. Пока дверь за моей спиной отделяет нас от остального мира, я отчаянно хочу жить.

Булат дергает пуговицы на моей рубашке, и уже через мгновение его ладонь мнет мою кожу, сжимает ноющие соски. 

Это оно, оно. То, чего мне не хватало. Чувствовать себя в его власти, быть причиной его неуемного голода. Я люблю то, что он и не думает спрашивать, и то, что ему так много нужно от моего тела. Мне нравится думать, что он сжимает так сильно, потому что ему тоже меня мало. 

Слышится треск ткани — это грозится разойтись по шву моя рабочая юбка. Его сменяет позвякивание пряжки ремня, звук отрываемой молнии. 

Тело отчаянно ноет об облегчении, молит о том, чтобы Булата во мне стало больше. Мне мало того, что он прижат ко мне, мне мало нашего поцелуя. Хочется просить его: дай, дай, дай.

Булат фиксирует мою шею ладонью, перекрывая вдох, топит меня в бесконечной черноте зрачков. Мир гаснет, потому что через секунду он глубоко во мне. Влажный ноющий жар разливается по животу, скатывается горячими каплями по ноге. Он двигается, не давая мне шанса свыкнуться, осознать, восстановиться. А мне и не нужно. С ним всегда так — без страховки, до предела. 

Его щетина на моей щеке, влажное касание языка и ожоги зубов — на подбородке, шее, губах. Впервые за полтора года я полностью отпускаю контроль. Его член до стука вдавливает меня в дверь, горячие пальцы вонзаются в кожу. Я вскрикиваю, мычу, закатываю глаза, кусаю губы до крови от распирающей меня наполненности. Сейчас все честно. Лицо за сомкнутыми веками ничем не отличается от того, что я вижу перед собой. Я наконец могу перестать лгать.

Мне не нужно просить «сильнее» — он дает это сам. Внутри так туго и натянуто, что кажется, достигнут физический предел. Я беззащитна и полностью обезоружена: дрожу, схожу с ума, задыхаюсь. Совершенно забыла, каково это — не контролировать.

От знания, что совсем скоро меня смоет, становится страшно. Что вместе с оргазмом меня раздавит прессом вышедших из под контроля эмоций, и что после придется выйти за дверь. 

Не думать, не думать. Я хочу глотать минуты, подаренные мне этой потрясающей вселенной целиком, без оглядки. Раскаиваться и сожалеть я буду потом. 

В мои рванные финальные всхлипы вклинивается приглушенная брань Булата: брызги его спермы попадают на бедро, обильно стекают по ноге, оседают на спущенных колготках. 

Я закрываю глаза, откидываюсь головой на дверь. Низ живота продолжает пульсировать, колени непозволительно слабые. «Слишком много после себя оставила. Слишком много после себя оставила.» 

Разгоряченной щеки касается влажный висок Булата, его пальцы на моем бедре разжимаются. Горячее тело все еще прижато ко мне, а мои ладони по-прежнему впаяны ему в плечи. Можем мы постоять так еще? Раньше после секса мы с ним подолгу лежали рядом. Я еще не готова уходить в мир, где снова не будет его, и где теперь ничего не останется прежним. Едва я шагну за порог, мне нужно будет учиться жить заново. Опять.

Груди становится прохладно и свободно — Булат отстраняется, знаменуя тем самым начало конца. Бряцанье пряжки, короткий «вжик» молнии.

— Стой так, — негромко распоряжается он, и развернувшись, идет к столу. Возвращается с пачкой бумажных салфеток и, хмурясь, начинает стирать сперму с моих бедер. Я хочу ему помочь, но вместо этого смотрю на его широкие кисти с выступающими венами, и поблескивающую дорожку пота на его виске. Хочется собрать ее губами. 

Слишком много после себя оставила. Это что-то для нас?

Закончив со мной, Булат протирает руки салфеткой и вышвыривает бумажный комок в урну. 

У меня нет вопросов и слов не находится. Сейчас я лишь оболочка: все, что было внутри меня — без остатка отдала ему.