– Вы Рагнар и Биргит Юханссон, родители этой девочки?

Мама только что проснулась, на ней халат. Я помню, как она сжимает его ворот и, быстро взглянув в зеркало, поправляет волосы. Папа уже одет, он собирается на работу. В остальном в моей памяти остались только кадры мгновений. Атмосфера. Суть последовавших разговоров. Несмотря на все слухи, правда повергла меня в ужас. Мы сидели в гостиной. Дороти попросилась принять душ, но мама не позволила, и разрешение дал один из полицейских. Отцовское смирение и материнское преображение перед лицом представителей власти я помню наиболее явственно.

В подвале секс-клуба «Пир 59» прошел рейд. Осведомитель рассказал, что гости клуба за деньги получали возможность сняться в порнофильмах – полиция застала за этим занятием десяток мужчин и трех молоденьких девочек. Среди них была Дороти. Девочки находились под воздействием некоего наркотического вещества, очевидно пребывая в заторможенном состоянии, и не в полной мере осознавали происходящее. Проспавшись в полицейском участке, они немного пришли в себя. Двоих мужчин задержали за сутенерство, девочки противозаконной деятельностью не занимались. Тем не менее имелись основания для временного заключения под стражу в связи с наличием риска для здоровья и развития Дороти.

Полицейские ушли, и в квартире воцарилась зловещая тишина. Мать заперлась в спальне. Дороти в изнеможении опустилась на кровать, а отец достал ящик с инструментами, чтобы укрепить оконные затворы в нашей комнате. После этого он запер дверь.

Я ушла искать покой на работе – в то лето я подрабатывала санитаркой в больнице для душевнобольных в Лонгбру.

Когда вечером я вернулась домой, ураган был в полном разгаре. Мать и Дороти кричали друг на друга через запертую дверь, отец сидел на диване, наклонившись вперед и обхватив голову руками.

– Выпусти меня, черт побери! Мне в туалет нужно!

– Слышишь ты, ничего тебе не нужно, у тебя там горшок есть, в него и ходи, а если я еще раз услышу, как ты ругаешься, ты у меня, ей-богу, оттуда никогда не выйдешь.

– Ты, стерва такая, не имеешь права держать меня взаперти, я на тебя легавым заявлю.

– Давай, они ведь там тебя знают, они привыкли видеть, как ты шляешься по полицейскому участку и позоришься среди проституток, воров и прочего сброда, у тебя ведь на самом деле…

– Открой дверь!

– все в этой жизни есть, но что с этого? Тебе ничем не угодишь, ты жутко избалованна, а от ругательств, которые ты извергаешь, язык уже почернеть должен! У меня-то ничего не было, но я боролась и справлялась, а ты только.

– А я чем виновата, что мать тебя в детский дом сдала и ты из-за этого умом тронулась? Да я сама бы лучше в детском доме жила, к чертям собачьим, только чтобы в этом аду не расти.

– Ну-ка заткнись, соплячка проклятая! Ты вся – одно большое несчастье; могу сказать тебе, что и дня не прошло, чтобы я не пожалела, что родила тебя.

– Хватит, наконец, Биргит.

Отец выпрямился, а мать вся сжалась и пулей вылетела в спальню, громко хлопнув за собой дверью, пока Дороти продолжала барабанить в дверь из своей комнаты. Скоро она сдалась, и в квартире воцарилась тишина.

Я не помню, чтобы мы с отцом разговаривали, помню только свои ощущения, когда он плакал. От этого на душе потемнело. Дороти так долго отравляла жизнь нашей семье, нашему дому, что никаких моих усилий не доставало, чтобы сгладить эффект ее поведения. В тот момент я не испытывала ничего, кроме ненависти. Отец с опустошенным взглядом, сжавшись, сидит на диване. Сидит долго, потом поднимается и подходит к двери, которая ведет к Дороти. Берется за ручку и останавливается, как будто его обуревают последние сомнения. Потом поднимает руку и с глубоким вздохом открывает замок. Дороти разбрасывает на полу свою одежду, наугад набивает ею полный пакет – странно, но я помню, что это был пластиковый пакет из магазина джинсовой одежды Gul & Bla. Папа даже не пытается остановить свою младшую дочь, когда та протискивается мимо него к выходу, он только отступает на шаг, позволяя ей уйти.

Когда на самом деле человек умирает? После того, что произошло, я знаю, что есть смерть другого рода, не физическая. Дороти была полна жизни, когда мчалась прочь из нашего дома, но для нас она с того момента как будто умерла. Ее больше не было. Вещи Дороти оставались на своих местах, постель застилалась чистым бельем, но имени ее никто не произносил вслух и воспоминания о ней, казалось, вычеркнули. Будни продолжались и были намного спокойнее, хотя четвертый стул за кухонным столом и пустой крючок на вешалке в ванной вызывали ноющую боль. Тоску о той, кого мы не называли. Я часто думала: как она там?

Не знаю, какие чувства испытывали мои родители – мы, как обычно, держали свои мысли при себе.

Прошло лето, начался учебный год – мой последний год в гимназии. Первые заморозки окрасили листья деревьев в желтый цвет. На дворе уже стоял октябрь. Как только в квартире раздался телефонный звонок, я знала, что это Дороти, несмотря на то, что прошло уже около четырех месяцев. Мать работала на полставки в столовой дома престарелых, а отец уехал в командировку куда-то на электромонтажные работы. Я была дома одна.

– Черт, Будиль, всего пятьдесят крон. Ну давай же, хоть раз не выделывайся. Я неделю почти ничего не ела и не знаю, где.

Раздается сигнал, предупреждающий, что автомат требует еще одну монету в двадцать пять эре.

– У меня больше нет железа, жду тебя у кафе «Споткоппен» здесь, на вокзале. Захвати с собой кожаные сапоги и одежку, и мою желтую куртку, потому что становится чертовски хо.

Разговор обрывается, и я стою с трубкой, прижатой к уху, когда мама открывает входную дверь. Не знаю по какой причине, но у меня срабатывает рефлекс, и я бросаю трубку. Как если бы сделала что-то запретное.

Мама останавливается и смотрит на меня.

– Кто звонил?

– Да так, неважно, из класса.

Не знаю, почему я солгала. Наверное, чтобы защитить маму. Она окидывает меня странным взглядом, снимает пальто и, ничего не сказав, удаляется на кухню с пакетами из магазина. Я ухожу в свою комнату. Сажусь на кровать Дороти. Долго сижу, взвешивая за и против, но, прежде чем я успеваю все взвесить, мама отворяет дверь.

– Если твоя сестра даст о себе знать, когда меня не будет дома, можешь передать ей, что ее ждут дома с извинениями. При условии хорошего поведения ночлег ей тут обеспечен.

– Ладно.

– Это для ее же блага, ты ведь понимаешь?

– Конечно.

Она стоит и рассматривает меня так, что от ее взгляда мне становится некомфортно.

– Я буду очень разочарована, если узнаю, что у нас нет единства по этому вопросу, Будиль. Если вдруг окажется, что за моей спиной что-то происходит.

– Естественно.

– Хорошо. Я всегда доверяла тебе, речь не об этом. Просто хочу обозначить свою позицию.