Представитель BASF слегка скривился. Он не ожидал, что столь молодой человек, да еще и ученый, будет столь неплохо разбираться в экономике. Пожалуй, с ценой придется «подвинуться» несколько больше, чем он изначально планировал.

– Хм, я не думаю, что будет разумным оперировать таким аргументом, как уровень инфляции, – осторожно начал герр фон Штайн следующий раунд. – Правительство господина Вирта предпринимает весьма энергичные шаги для возможно более скорого преодоления…

В общем, торг слегка затянулся, но в конце концов высокие договаривающиеся стороны смогли-таки прийти к соглашению. Алекс получал единовременную выплату в пятнадцать тысяч швейцарских франков и роялти в десять сантимов с каждой произведенной и проданной тонны конечного продукта. Причем фон Штайн настойчиво убеждал молодого владельца патента отказаться от роялти, соблазняя его суммой аж в двадцать пять тысяч франков. Но Алекс припомнил, что к концу войны объем производства подобного топлива в мире вырос до чуть ли не шести миллионов тонн в год. Причем, скорее всего, большая его часть производилась именно в Германии. То есть патентные выплаты даже за один последний год войны и только из Германии уже перекрывали предложенную представителем BASF сумму отступных не менее чем в десять, а то и в пятнадцать раз. Поэтому он и продавил-таки обязательные выплаты роялти. И именно в швейцарской валюте. Никаких марок, которые после сорок пятого превратятся в никому не нужные фантики…

После того как за несколько недовольным и потому растерявшим часть своего величественного вида фон Штайном наконец-то закрылась дверь кабинета, герр Циммерман повернулся к Алексу и неодобрительно покачал головой.

– Я отдаю должное вашей экономической грамотности, молодой человек, но мне кажется, вы совершили ошибку, настояв на непременной выплате патентных отчислений в ущерб разовой выплате. Понимаете, герр Хубер, вы еще очень молоды, и вам пока еще кажется, что жизнь вечна и ничего плохого в будущем случиться не может. И каждый год будет приносить вам все новые и новые возможности и успехи. Но это не так. Можете поверить человеку, немало пожившему и воочию видевшему, как нашу тихую, спокойную и уютную Европу охватило безумие, приведшее к Великой войне, – на самом деле все наоборот. Будущее темно, и хорошего в нем будет мало. Мир изменяется, и в худшую сторону. Ну кто еще десять лет назад мог представить себе отравляющие газы и дирижабли, заваливающие бомбами мирные города? – и он сокрушенно покачал головой. Алекс криво усмехнулся. Уж он-то знал, что готовит людям будущее, куда лучше стоящего перед ним человека. Но спорить с ним и уж тем более просвещать его он совершенно не собирался. Поэтому молодой человек раскаянно кивнул и произнес:

– Вы правы, герр Циммерман, вы правы… Но что уж теперь говорить. Я решил вот так. Ну а сейчас позвольте вручить вам положенный процент. И вот еще что… сколько вам потребуется на то, чтобы запатентовать мой процесс в остальных наиболее развитых европейских странах, а также САСШ и Японии?

– В САСШ [24] и Японии? – Старший партнер адвокатского бюро задумался. – Даже не знаю. То есть патенты я, скорее всего, оформлю достаточно быстро, но вот кому туда писать…

– Писать? – слегка удивленно переспросил Алекс.

– Ну да, – кивнул Циммерман, – уж не считаете ли вы, что герр фон Штайн возник в моей конторе сам по себе? Я разослал письма с кратким описанием вашего патента по всем более-менее крупным химическим предприятиям Германии и Швейцарии. BASF откликнулась первым.

«О как! – растеряно подумал Алекс. – Все время забываю, что Интернета тут не имеется. И потому нельзя подписаться на ежедневные рассылки». После чего совершенно искренне поблагодарил Циммермана.

– Это – моя работа, – скромно развел руками адвокат. Хотя чувствовалось, что благодарность ему приятна. – Вы же не думали, что я просто сложу руки и буду ждать, когда деньги свалятся на нас сами.

Если честно, Алекс думал именно так. И теперь его охватило легкое раскаяние. Люди этого времени очень сильно отличались от тех, с кем он общался в далеком будущем. Они… как бы это сказать… привыкли работать. Рано вставать. Долго и тяжко трудиться. Выходные? Только если нет клиента. А так – после воскресной службы они снова шли в свою лавку, мастерскую или контору. Оплачиваемый отпуск или пенсия – нет, не слышали… Может, именно вот такой сплав привычки к постоянному труду, причем не до звонка, а до итога, до результата, вместе с бурным развитием науки и породил тот взлет технологий, который позволил человечеству за несколько десятков лет дойти от лучины и сохи до космических кораблей и атомных электростанций?

Выйдя из конторы, Алекс некоторое время постоял, привыкая к ощущению, что отныне ему более не нужно трястись над каждым франком, после чего неторопливо двинулся по Kramgasse в сторону башни Zytglogge. Личный финансовый кризис наконец-то разжал когти, так что теперь можно было не торопясь обдумать, что делать дальше.

Пятьсот франков он решил подарить тетушке. Во-первых, Алекс, воспользовавшись деньгами из тайника, по большому счету просто ограбил семью Хубер. И то, что эти деньги все равно так и пролежали бы до начала следующего столетия бесполезным грузом, потеряв в стоимости в десятки раз, оправданием не было. Потому что «украл» – это не когда поймали, а когда взял. Взял чужое. Он взял чужое. То есть украл. Все остальное – тавтология… Нет, не спать ночами, мучаясь от содеянного, Алекс не собирался, но если появится возможность – отдаст все. До копейки. И с лихвой. Ну а во-вторых, совершенно непонятно, удастся ли ему вернуться в будущее. И если нет, то иметь здесь, в прошлом, такую опору, как семья Хубер, очень неплохо. Уж точно куда лучше, чем не иметь. Куда бы он тыкался без денег и документов, не сложись все так, как сложилось? И совершенно не факт, что их семейные и деловые связи ему больше никогда не понадобятся. Так что Хуберов надо ценить и ублажать. Не изо всех сил и не на последние деньги, конечно, но непременно и регулярно.

Что еще? Тысяч десять надо положить на счет… Ах ты ж черт, надо было уточнить у герра Циммермана, какие банки тут считаются наиболее надежными! Ведь положить деньги в банк на длительный срок под хороший процент – мало. Даже получись у него все с обратным попаданием, ему нужно еще потом иметь возможность забрать свои деньги из банка. Что в том случае, если банк разорится и исчезнет, будет сделать весьма затруднительно… Ну да ладно, это не горит. Пока можно положить деньги на текущий счет в ближайшем банке, а потом, разузнав все, снять и переложить в какой нужно.

После всех этих операций у него должно остаться еще около тысячи франков. По нынешним временам сумма немалая. Хватит на то, чтобы прожить даже здесь, в столице, не менее полугода. Ну если снять комнату в гастхаузе и питаться в недорогом кафе. А если жить у тетушки Марты… Алекс усмехнулся. Как бурно она реагировала на коробки с конфетами, а уж после того-то, как он вручит ей пятьсот франков… Может, поехать путешествовать? А что, вполне здравая мысль. Тем более сейчас имеется возможность увидеть исторические центры большинства самых крупных немецких городов, которые в оставленном Алексом времени уже не существовали, будучи в щебень разрушены американскими бомбардировками [25]. Или съездить в Россию… то бишь в СССР? Хотя бы посмотреть, как сейчас выглядит родной Энгельс… Да нет – ну его на фиг. Чего там смотреть – голод в Поволжье или сталинские репрессии? То есть до тридцать седьмого года еще, конечно, далеко, но большевики, насколько он помнил, начали резвиться чуть ли не с самого начала – ВЧК, ГПУ, СЛОН [26], экспроприация экспроприаторов и все такое прочее. Тридцать седьмой-то так известен только потому, что они тогда сами себя резать начали. Тучи народа с маршальскими и командармскими звездами, а также из высоких директорских и наркомовских кабинетов пошли прямиком к стенке. А всяких выходцев из, так сказать, «эксплуататорских классов» они и до этого к стенке ставили вполне регулярно. И, скорее всего, богатеньких иностранцев тоже… Так что СССР отпадает.