– В Королевскую больницу.

Внезапно Майя начинает что-то бессвязно лепетать, слова выливаются из нее, и этот поток быстро переходит в рыдания.

– Майя не может понять, что происходит, она в шоковом состоянии, – объясняет врач. – Очень важно, чтобы вы не прекращали с ней говорить. Она должна чувствовать, что рядом кто-то, кого она знает, кто о ней позаботится, попробуйте ее успокоить.

Я говорю с Майей, успокаивая: нам сейчас помогут, с нами врач и медсестра, и совсем скоро мы будем в лучшей больнице в городе, так что бояться нечего, все здесь и проследят, чтобы все было хорошо.

Я провожу рукой по ее лбу. Она ничего не отвечает. Взгляд перестает метаться. Майя сосредотачивает его на мне, произносит мое имя. Повторяет его еще раз, продолжает повторять его снова и снова. Я шепчу ей, что все будет хорошо.

Подняв голову, я вижу через лобовое стекло, что мы уже в городе. Едем по знакомым мне улицам, по которым я ходил с детских лет. Сейчас ночь, клубы закрылись. Люди стоят под дождем и пытаются остановить переполненные такси. Кто-то набрался так, что вообще не в состоянии заметить проезжающие машины. Такие ребята идут, пошатываясь, от фонаря до фонаря.

На Тагенсвай я замечаю молодую парочку. Они стоят на разделительном островке посреди шоссе. Держатся друг за друга, пока по обе стороны проносятся машины, на них летит вода из-под колес, но они стоят, не шелохнувшись. Когда мы проезжаем мимо них, они целуются. Такие юные, такие потерянные. Мигалка скорой оставляет синие отсветы на блестящем асфальте.

17

Ее грудная клетка поднимается и опадает. Я шепчу, что мы уже на месте. Нас встречают с больничной кроватью и перекладывают на нее Майю. Две медсестры и помощник, катящий кровать, сопровождают нас к лифту, на котором мы поднимаемся в родильное отделение. Я иду рядом с Майей. Ее кожа контрастирует с простыней – насыщенные, ясные цвета на белом фоне. Больничные простыни ассоциируются у меня с людьми, которых я потерял, с седыми волосами, прилипшими к затылку, со старой кожей, очками на передвижном столике, пустыми тарелками, запахом картофельного пюре, с уверенностью, что рано или поздно со всем на свете приходится расставаться.

В палате всего четыре кровати, на одну из них определяют Майю, оставшиеся три пустуют. Медсестры выдают Майе одежду белого цвета. Ставят новую капельницу с препаратом, замедляющим наступление схваток. Заходит мужчина в халате, он одного возраста с моим отцом, на нем очки с половинной оправой. Он садится у Майи в ногах, губы сухие, напряженные, кажется, что они малы для его лица. Называет свое имя, сообщает нам, что он заведующий отделением.

– Раз уж они отправили вас из Видовре к нам, то, к сожалению, это свидетельствует о серьезности положения, – говорит он. – Теперь, когда я вам это сказал, я хотел бы, чтобы вы также знали и то, что я и весь персонал отделения сделаем все возможное, чтобы у этой истории был счастливый конец.

Заведующий снимает очки, и они повисают на шнурке у него на шее. Смотрит нам в глаза.

– Я оптимист, – говорит он. – Шансы остановить схватки есть. Но вынужден вас предупредить, что вы должны быть готовы и к развитию событий не по нашему с вами сценарию.

Меня все еще подташнивает. Я слышу, что говорит врач, понимаю его. Но в то же время как будто не я здесь присутствую, а кто-то другой сидит вместо меня на стуле и разговаривает с врачом.

– Значит, придется рожать? – спрашивает Майя.

– Мы как раз надеемся на то, что не придется. Просто моя обязанность предупредить, что такое может случиться. Однако главная наша задача – продержать ваших близнецов как можно дольше в животе. Пока они такие крохотные, каждый час, проведенный в утробе матери, повышает их шансы выжить.

Майя дышит носом.

– А есть вероятность того, что они не выживут? – шепчет она.

Заведующий кладет руку на одеяло.

– Есть, – говорит он. – Но сперва посмотрим, как будут развиваться события. Мы будем непрерывно контролировать происходящее, а ваша задача – как можно больше спать и думать о чем-нибудь спокойном и позитивном. Не удивляйтесь – сейчас очень важно, в каком вы настроении, когда думаете о своих малышах. Они чувствуют состояние матери и улавливают тот момент, когда вы о них думаете. Это значит, ваш организм будет активнее бороться за них, и, возможно, это продлит их пребывание внутри.

У Майи вырывается глубокий, гулкий стон.

– Я так их люблю, – говорит она.

Она говорит это громко, голос срывается. Она держится за живот обеими руками.

– Я люблю их… очень.

Я не в силах смотреть на Майю. Не могу, пока врач тут. Мне кажется, что это слишком интимные вещи, и то, что говорит сейчас Майя, может быть произнесено только между ней, мной и малышами.

Когда мы остаемся одни, я сажусь на кровать рядом с Майей. Она лежит, повернувшись ко мне спиной. Она вся дрожит.

– Майя, – шепчу я.

Она не отвечает. Я хочу обнять ее, но у меня нет сил подняться. Я откидываюсь на матрас и смотрю в окно. Свет фар отражается на пластинках жалюзи. Я слышу, как она плачет, сдавленно, наверное, вдавив лицо в подушку, чтобы я не слышал.

Потом затихает. Дышит ровно. Свет от фар кружит по потолку, когда проезжают машины, кружит, кружит. Я закрываю глаза, но кружение продолжается и под закрытыми веками.

18

Когда я просыпаюсь, небо нависает совсем низко над землей. Матово-серые капли дождя дрожат на стеклах. За спиной я слышу голоса. Оборачиваюсь. Голос принадлежит молодой женщине, на бейджике написано, что она акушерка. У нее открытое лицо и голубые глаза. Она сидит на кровати и держит Майю за руку. В ее голосе слышатся особые нотки, что-то живое и радостное.

Она говорит, что препарат начал действовать и что врачи понизили дозу под утро, это отличная новость. Она говорит с едва уловимым акцентом. Не могу понять, откуда она, наверное, в детстве она успела пожить в разных областях, и все они отразились в ее говоре. Имя на бейджике намекает на фарерское происхождение.

Когда она уходит, я присаживаюсь к Майе.

– Привет, – говорю я.

– Привет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Мне никогда еще не было так страшно, как сегодня ночью.

До полудня врачи еще несколько раз понижают дозу. Они говорят, что нам повезло, мы отделались легким испугом. Если все и дальше так пойдет, нас завтра выпишут. Я договариваюсь с Майей, что съезжу домой и привезу вещи, которые мы не взяли в больницу: зубные щетки, одежду, книги. Было бы приятно иметь все это здесь, пока ждем выписку. Я целую Майю, она улыбается, у нее темные круги под глазами.

– Возвращайся скорее, – говорит она.

Подушки на кровати взбиты. Все вещи на тех местах, где мы их оставили, все как было. И в то же время в облике квартиры появилось что-то чужое. Столы, стулья, шкафы, комоды, картины, книги, лампы, музыкальный центр, телевизор, кухонная утварь, комнатные растения, статуэтки, ковры. Я узнаю эти вещи, но они перестали быть моими.