Стук сердец наших детей.

15

Я иду через площадь с пакетами, полными продуктов. Майя подробнейшим образом проинструктировала меня, что купить. Теперь это входит в мои обязанности – покупать еду, ходить по магазинам, отряхивать снег с обуви при входе в них. Продавщицы приветливо здороваются со мной, спрашивают, как поживает живот Майи, интересуются, не тянет ли ее на что-нибудь эдакое – соленые корнишончики, оливки, бифштекс с кровью. Мне нравится идти через площадь в магазин, покупать хорошие продукты.

Однажды, приехав ко мне на Гриффенфельдсгаде, где я жил в свою бытность студентом, Майя очень удивила меня, совершив поступок, которого я совершенно не ожидал. Я жил тогда в маленькой квартирке. В комнате стоял железный камин, работавший на керосине. Нужно было заливать керосин в специальную емкость на стене в спальне, а потом разжигать камин спичками. Я купил канистру керосина у старика парикмахера, салончик которого находился в подвале нашего дома. В парикмахерской всегда сидели в очереди чем-то похожие друг на друга немолодые уже мужчины, зашедшие с улицы. Между ними стоял ящик пива. Зимой и осенью в моей квартирке постоянно пахло керосином.

Майе мое жилище не понравилось, она сказала, что тут все обветшало и квартирка слишком мала, а вонь от керосина для нее просто невыносима. Она сказала, что не может тут оставаться, и появлялась у меня крайне редко, но в одно из посещений взяла ручку и нацарапала на стене: я тебя люблю.

К тому моменту мы были знакомы три недели. Достаточно для того, чтобы я не был шокирован поступком, который большинство других на моем месте посчитали бы переходящим грань дозволенного. Но что-то в том, как она это сделала, приятно удивило меня. Оказывается, можно настолько верить в себя, что ничтоже сумняшеся писать на чужих обоях, да еще к тому же такую фразу, абсолютно не заботясь о том, как я отреагирую. Я тогда подумал, и мне приходилось с тех пор не раз возвращаться к этой мысли, что Майя – самый удивительный человек из тех, кого я встречал. Сам бы я никогда так не сделал, но я надеялся научиться этому от нее.

Надпись так и осталась не закрашенной. Когда я три года спустя съехал с квартиры, чтобы переселиться вместе с Майей на виллу Николо во Фредериксберге, три слова все еще можно было прочесть на стене.

Вернувшись, я застаю ее на кухне. Она опирается на кухонный стол, наклонившись над одним из нижних шкафчиков. Заметив меня с пакетами на пороге кухни, она выпрямляется. Ее лицо вспотело от напряжения.

– Пытаюсь добраться до глубокой сковородки, но мне никак не дотянуться до нижней полки, – говорит она.

– Тебе надо было дождаться моего прихода.

Я достаю сковородку из шкафчика и протягиваю ей. Она берет ее, застывает с ней в руках и начинает смеяться.

– Что тебя рассмешило? – спрашиваю я.

– Просто теперь, когда ты мне ее дал, я не могу вспомнить, зачем она была мне нужна.

– Наверное, что-то пожарить.

– Да, но я не помню что.

Майя открывает холодильник и оглядывает полки.

– У меня все напрочь улетучилось из головы, – говорит она.

– Тогда просто отдохни, а я приготовлю поесть.

Майя пододвигает стул и садится.

– Почему я стала все забывать, это нормально?

Я улыбаюсь ей и начинаю разбирать продукты.

– Ты милый, – говорит она.

– С чего это?

– С того, что ты сходил в магазин, а теперь готовишь нам еду.

– Я не хочу быть милым, настоящий мужчина не хочет, чтобы ему говорили, какой он милый.

– Я знаю, но ты именно такой. Мой маленький милый мужчинка.

– Ты так это говоришь, как будто хочешь сказать – мой маленький милый евнух.

– Я этого не говорила.

– Но «милый» сказала.

– Да.

После еды Майя чувствует усталость. Выйдя из душа, она забирается на диван, укрывшись одеялом. Я убираю посуду в посудомоечную машину и устраиваюсь у нее под бочком. Провожу ладонью по ее животу.

– Чувствуешь их? – спрашивает она.

– Да.

Склоняюсь над ее округлившимся животом и разговариваю с ними. Рассказываю, как я рад, что скоро их увижу.

– Они всегда так тихо лежат, когда ты с ними беседуешь, – шепчет Майя.

Я целую ее живот и прижимаюсь к ней. Ее рука лежит у меня на груди. Я начинаю засыпать, слушаю, как она дышит, прислушиваюсь к новому для меня ощущению покоя. Немного погодя слышу, как кто-то идет по заснеженной улице, до меня доносятся приглушенные голоса посетителей, пришедших в ресторан.

16

Сквозь сон до меня доносится ее голос. Она говорит с кем-то, не со мной. Говорит только она, ее собеседник молчит. Слова проникают в мой сон. Обрывки далекого разговора, смысл которого я никак не могу уловить. Голос нарастает, расщепляя мои сны, втискиваясь в растущую щель между ними.

Я провожу ладонью по простыне, и моя рука не находит ее тела. Простыня все еще теплая в том месте, где она лежала. Я открываю глаза, вглядываюсь в темноту спальни. Майя по-прежнему с кем-то беседует, но слов не разобрать – бессвязный набор звуков, производимых голосовыми связками. Потом понемногу слова обретают форму, и я начинаю их узнавать. Голос доносится из гостиной. Майя говорит с кем-то по телефону, но обычно она разговаривает по телефону иначе. Сейчас она пытается сдержать в себе сильную тревогу, я слышу, как дрожит ее голос в промежутке между обрывистыми фразами.

– Да… да, – говорит она.

Потом снова.

– Да… да… да…

Это единственное слово, которое она произносит. Между этими «да» проходит несколько секунд – она слушает вопрос, который задает ей человек на том конце провода, да, да, она заставляет себя исторгать эти «да». Что это за «да», в ответ на что? С кем она говорит? Что это за человек? Часы на столике показывают начало первого ночи.

– Не знаю… нет… не могу сказать… да… мне кажется, так лучше всего.

Она замолкает. Я прислушиваюсь к тишине, пытаюсь уловить, что отвечает собеседник, но слышу только неясное бормотание. Наконец я отбрасываю одеяло и встаю с постели. За окном над площадью раскинулась ночь. Тяжелые капли дождя стучат в стекла, одни застывают в неподвижности, другие стекают между ними.

Я выхожу в прихожую. Дверь в гостиную приоткрыта, Майя сидит в кресле, повернутом к саду.

– Да… да… хорошо.

Она заканчивает разговор. Руки бессильно лежат на коленях. Когда я открываю дверь, она поднимает голову, несколько раз сглатывает слезы.

– С кем ты говорила? – спрашиваю я.

– С врачом из больницы в Видовре.

– Что случилось?