его ладони. Тело неожиданно напряглось, ему едва удалось скрыть дрожь от возбуждения. Шорохи подсказывали, что Марджери роется в корзине. На ладонь легло что-то холодное и влажное. Он вздрогнул от неожиданности и пошевелил пальцами.

Марджери рассмеялась. Захотелось сразу отбросить кусочек льда. Нет, лучше провести по ее разгоряченной коже и наблюдать, как он превращается в капли воды…

— Он голубой, таким его вижу я.

— Что?

— Нет, не открывай глаза.

Чуть приподняв веки, Эврар снова их опустил.

— Что тебе приходит на ум, когда я говорю о голубом цвете?

— Холод. И еще… кажется, небо голубое?

— Верно, голубое. Но сегодня не холодно, потому что светит солнце. Холодное утро всегда видится мне в голубом цвете.

Эврар чуть приоткрыл глаза, затем шире.

— Что еще бывает голубым?

— Утренний снег, как и дождь, и вода в любом виде.

Он смотрел прямо на нее и видел, как выражение лица становится задумчивым.

— Лед похож на воду?

Губы ее растянулись в улыбке.

— Неудачный пример, да?

— Нет…

Она опять расхохоталась.

— Закрой глаза, я покажу тебе желтый и красный.

Он положил руку обратно и почувствовал шевеление — Марджери встала, но вскоре вернулась к кровати, хотя не села, а встала рядом. Он ощутил, как юбка коснулась его колена, а затем в руку легло что-то тяжелое. Выругавшись, он отбросил какой-то предмет из раскаленного железа.

— Извини! — Марджери коснулась его плеча и стала водить ладонью, успокаивая.

Эврар замер, но прийти в себя едва ли удастся, когда она так близко. Он шумно сглотнул.

— Тебе придется снова показать мне голубой после желтого и красного.

Она опустилась на кровать рядом.

— Будут волдыри…

Эврар открыл глаз.

— Нет, просто… покраснение.

— Ой, как ужасно.

— Разве боль не красная? — Он неожиданно для себя улыбнулся.

— Да, пожалуй. И твоя ладонь сейчас… и кровь тоже красная.

— Боль красная? Кровь красная? Солнце красное?

— Солнце желтое.

Марджери взяла кусочек льда, вложила в его ладонь и накрыла сверху пальцами.

— Неудачный я придумала пример, теперь у тебя будет болеть рука, и почувствовать следующий цвет ты не сможешь.

Свободной рукой Эврар порылся в корзине и вытащил какую-то засохшую веточку.

— Что это?

Она взяла ее.

— Это лаванда. Сушеная. Но аромат все равно ощутим. Весной можно найти ее в саду, прикоснуться, почувствовать, какая она мягкая и… Ох, все это так глупо.

— Что ты хотела этим объяснить?

— Цвет моих глаз.

Он выхватил ветку и отбросил в сторону.

— Этот запах совсем не твой, не твоих глаз.

Она заморгала и отвернулась.

— Да, она сухая… поэтому запах не совсем похож, но цвет такой.

Она ничего не поняла, да и не могла. Он ведь почти ничего не говорил, не произнес самых важных слов.

— Твои глаза — это ты. Твоя нежность, твой аромат. Я не вижу цвет, но это не значит, что не вижу тебя.

Она повернулась и посмотрела на него с интересом. Глаза широко распахнулись, взгляд стал пытливым. Внутренний голос призывал отвернуться, а лучше — отойти от нее, но он, словно околдованный, сидел, не пошевелившись.

— Я хочу, чтобы она осталась у тебя, — произнесла Марджери.

Он не получал подарки. Нет, разумеется, в детстве мама что-то ему дарила, сестра тоже собирала букетики цветов. Но, кроме родных, никто и никогда ничего ему не дарил.

— Почему? Я ведь ничего для тебя не сделал.

Она оглядела свои руки, лежащие на коленях, потом подняла глаза на Эврара.

— Ты можешь мне помочь. У нас две корзины айвы, разве ты забыл. Одной мне ее не съесть.

Глава 10

Эврар усмехнулся, увидев ее счастливую улыбку, от которой в уголках глаз появились морщинки и ямочки на щеках. Она удивительная.

Поддавшись порыву, Марджери коснулась ладонью его щеки. Он замер и с трудом сглотнул.

— Как рука? Болит? — Она смотрела прямо ему в глаза, похоже, ее волновало вовсе не состояние руки.

Не отводя от нее глаз, он разжал ладонь и вылил воду на пол.

— Все в порядке.

Она смотрела, будто ожидая чего-то. Провела кончиком пальца, обрисовывая линию подбородка. Услышав, как он сдавленно выдохнул, приоткрыла рот и облизнула губы.

Его кожа была горячей и мягкой, хотя волоски бороды жесткими. Глаза — лучистыми и добрыми.

— Ты не против? — спросила она и переместила руку на его шею.

— Против чего?

— Что я прикасаюсь к тебе. — Пальцы пробежали по мочке уха, виску и устремились ко лбу.

Эврар закрыл глаза.

— Это очень… необычно.

Она изучала его, будто мышцы его были холмами, а кожа землей.

— Что?

— То, как ты это делаешь. Ты ведь постоянно касаешься меня, то руки, то плеча…

Он замер, Марджери даже показалось, перестал дышать. Она невольно подалась вперед, послушать, бьется ли сердце. Этот ее жест не остался без внимания. Эврар распахнул глаза, брови поползли вверх. Он нервничает?

Ей самой была непонятна собственная настойчивость. Всю жизнь она думала только о семье, они были самыми близкими ей людьми, остальных же она старалась держать на расстоянии. Ради семьи она ушла с Жоссом, ради них терпела Руля, самым важным для нее всегда был не личный комфорт, а благополучие семьи.

Но сидящий рядом мужчина… с ним все иначе. Она хотела его.

Разум твердил, что между ними должно быть ограждение, равное по высоте не корзине, а крепостной стене. Она должна помнить об игре фальшивых улыбок и лживых слов, а подобных ситуаций остерегаться. Никогда не оставаться с Эвраром наедине, не мечтать о поцелуе. К сожалению, она уже убедилась, что он другой, не похож на остальных мужчин. Несмотря на разницу в росте, у них много общих черт. Ему, как и ей, тоже приходится в жизни постоянно защищаться.

Марджери водила рукой по его лицу, не в силах остановиться. Его присутствие влияло на нее удивительным образом, она ощущала себя завороженной.

Она резко подалась вперед и коснулась бы его губ, если бы он не отпрянул.

— Что ты делаешь, Марджери?

— Прости. Сама не знаю.

Его пылкий взгляд она ощущала физически.

— Много лет ко мне не прикасалась ни одна женщина.

— И уж точно не обжигала руку.

Эврар вскинул бровь и продолжил:

— А тем женщинам, которые пытались, я не доверял.

Что он хочет сказать? Что несколько лет у него не было женщины?

— Ты самая необыкновенная из всех.

Некоторое время она провела взаперти, но последние дни выходила, бродила по замку и крепости, видела здесь немало женщин.

— Что же во мне такого необыкновенного?

Он поднял руку, словно собирался коснуться, последовать примеру, но вернул ее на