— Так, граждане, дипломат сюда и проходим на второй этаж. Давайте, давайте, не привлекайте внимания. Быстро шагаем в отделение…

7. Тише, мыши, кот на крыше

Капец, приехали. Как говорил Рыбников, кажется в «Весне на Заречной…», первый поцелуй и такой горячий. Это я об отношениях нового меня со столицей…

Мы поднимаемся на второй этаж и заходим в скучную и совершенно непраздничную дверь в скучное, совершенно непраздничное помещение с такими же скучными и непраздничными людьми. Стены, выкрашенные до середины масляной краской с подтёками. Ну, блин.

Имя, фамилия, дата рождения, прописка…

— Товарищ капитан, а в чём, собственно, дело?

Он заполняет бумаги, на меня не смотрит и дымит цигаркой. Деловой, собранный, скучный. Времена меняются, а вот эта картинка с жандармом, бумагами и клубами дыма остаётся всегда без изменений. Данность. Не требующая доказательств, аксиома бытия.

Бывал я в таких кабинетах… Не я, а скрытый во мне мистер Хайд, сумрачный док. Бывал. Объект нападения, особенно дерзкий, отчаянный и ужаленный часто оказывается перед такими вот капитанами не в качестве жертвы. Парадокс? Да нет, обычное дело… Не хочется вспоминать, будить зверя, в общем.

— Вы на каком основании меня привели? Я несовершеннолетний, никаких противоправных действий не совершал. Гулял по самому красивому магазину страны. В чём дело-то?

— Ух-ты, грамотный какой, — хмыкает капитан. — Не надо у спекулянтов с рук ничего покупать и никто задерживать не будет.

— Шутите? Покупать у спекулянтов? Я и не покупал. У товарища замок открыт был на «дипломате», я его предупредил и всё.

— Может, и не покупал, зато он продавал. Синицкий, отведи его к Истомину.

К Истомину ведут не меня, а чувака с пластами.

— У него полный чемодан иностранных пластинок, — поясняет капитан. — Мы его знаем, он злостный спекулянт. Подыскивает вот таких, как ты малолетних дурачков и продаёт им свою отраву идеологическую. Тебя никто не задерживал, кстати, нечего пыжиться. Ты здесь на профилактической беседе, ясно?

— То есть, я могу встать и уйти? — уточняю я.

— Можешь, — выдыхает он струю дыма, скривив губы. — Но я тебе советую не торопиться и послушать мудрые слова, которые уберегут тебя в будущем от нарушения закона. Да и что вообще вы находите в этой заморской галиматье. Они же не по-нашему поют.

— Возможно, кто-то язык учит таким образом, — пожимаю я плечами.

— Ну-ну, — кивает он и сминает в пепельнице сигарету.

— «Мальборо» тоже вредит идеологическому здоровью, — усмехаюсь я, кивая на лежащую на столе пачку.

— Ты не умничай, давай. Можешь мне сказать, предлагал он тебе пластинки?

— Нет, не предлагал, — качаю я головой. — У меня дома даже проигрывателя нет. Можете у отца спросить.

— Ладно, — он протягивает мне паспорт. — Иди лучше Пугачёву купи. И больше мне не попадайся. На первый раз отпускаю, не хочу возиться, но в следующий раз просто так не соскочишь, ясно?

Я пожимаю плечами, беру паспорт и иду на выход. Даже и не волновался. Предъявить мне нечего. Да и тому кенту тоже, насколько я понимаю. Наличие в чемодане коллекции дисков ничего не доказывает. Хотя, у них тут свои собственные игры.

Блин, игры играми, а пластиночка уплыла, а второй раз пытать счастье здесь не кажется хорошей идеей… Значит нужно ехать на Арбат, в «Мелодию». Но там, блин, тоже могут быть люди с невыразительными лицами и красными корками… Наверняка, ещё где-то продают, но интернета нет и телефона тоже. Так же, как и ноутбука. Так что выяснить негде. Если только вернуться и у капитана спросить.

Удивительное дело. Я ловлю себя на мысли, что впервые вспоминаю о компе и мобиле с момента своего возвращения. Кажется, сама жизнь настроена так, что ничего этого и не нужно. Впрочем, мобильник, вещь хорошая, чего уж там…

Я выхожу из ГУМа и иду в сторону Исторического музея, собираясь дальше пройти к «Москве» и спуститься на «Охотном ряду» в метро, то есть на «Проспекте Маркса», разумеется.

— Парень, — раздаётся позади меня вкрадчивый голос, — постой…

Я оборачиваюсь и вижу перед собой парнягу в очках-капельках с градиентной окраской. На нём джинсы, рубашка «Лакост» с крокодильчиком, на ногах «Адидас». Спортивная сумка через плечо.

Я вопросительно на него гляжу.

— Слушай, а ты только пластами интересуешься?

Вообще-то, я интересуюсь заработком, а не пластами.

— Лэйбы джинсовые не надо?

— Чего⁈ — хмурюсь я.

— Кожаные этикетки, — негромко отвечает он и хлопает себя по пояснице.

— Нет, — мотаю я головой. — Не интересует.

Зачем мне этикетки?

— Клёпки есть, пуговицы, молнии.

— Я шить не умею, — пожимаю я плечами.

Он недовольно кивает, поправляет на плече сумку и устремляется вперёд, по направлению к гостинице «Москва». Тут пластинки бы найти, какие уж этикетки. К тому же, из чего шить? Да и кто будет шить? Бабушку подрядить на это дело? Я усмехаюсь и неожиданно вспоминаю, что отец принёс большущий кусман тонкой парусины.

Она тонкая и очень приятная на ощупь, светленькая, кремовая. Папа хочет из неё сделать тент на машину, защитный чехол. Мама сказала, что раз для машины, пусть она в гараже и поживёт, пока не найдётся тот, кто сошьёт то, что папе нужно. А что если…

— Постой, — окликаю я парня. — Погоди. Можешь показать?

— Давай в музей зайдём, — предлагает он и кивает на дверь, находящуюся от нас метрах в десяти.

В фойе музея многолюдно. Только что туда зашли две группы школьников. Царит шум, гам, толкотня. Помимо школьников, хватает и индивидуальных туристов.

— Так, восьмой «Б»! Не разбредаемся! Всем находиться здесь!

— Каникулы, — произносит парень и идёт к жёсткому дивану, стоящему у стены.

Здесь сидят трое пацанов и рассматривают блоки с марками, передавая друг другу. Парень садится на свободное место, сдвигает на лоб очки и кивает мне. Я окидываю его взглядом, худой, жилистый, на вид, года двадцать два. Глаза бесстыжие, ухмылочка наглая.

Я присаживаюсь рядом. Он ставит сумку себе на колени и достаёт из бокового