— Там нет никого, пожимаю я плечами. Пустота.

Надо как-то его отвлечь.

— Я тут вам гостинцы принёс… Смотрите, слойки и…

— Замолчи! — шепчет он. — Заткнись!

Он становится неподвижным и обращённым в слух. За дверью раздаётся едва заметный шорох и дядя Гриша вздрагиает и снова прислушивается, а потом вдруг раздаётся резкий звонок.

— Суки! — задыхаясь шепчет он. — Суки! Хер вам! Хер вам! Вот посмотри сам в глазок! Тихо только!

Я шагаю к двери делаю, неловкое движение и задеваю приваленный к стене зонтик. Бросаюсь, но не успеваю подхватить, и он с грохотом падает на пол, увлекая за собой тяжёлые ботинки.

Дядька аж подпрыгивает от ужаса и кулаки его взлетают над головой.

— Тихо! — одними губами шепчет он… — Тихо, твою мать!

Тише, мыши, кот на крыше, а котята ещё выше…

8. Подарок

Звонок начинает трезвонить. Трезвонит и трезвонит.

— Ну, — пожимаю я плечами, — теперь можно и не таиться уже.

Подхожу к двери и смотрю в глазок. Там стоит сердитая тётка с шишкой на голове, типа Бабетты или Халы, не знаю уж как эту красоту идентифицировать.

— Григорий Александрович! — кричит она. — Откройте, пожалуйста!

Громко кричит и сердито, настолько же, насколько и выглядит.

— Я открою, — тихонько говорю я.

— Нет! — восклицает

— Да давайте. Сейчас узнаем, что она хочет и всё. А так она будет каждый день вас терроризировать.

Он не успевает и слова сказать, как я тянусь к здоровенному засову и быстро его сдвигаю. Он тут же выскальзывает из маленькой прихожей, а я распахиваю дверь.

Тётка открывает рот, чтобы выдать тираду, но не выдаёт, а замирает, увидев меня, и стоит какое-то время в таком виде.

— Слушаю вас, — говорю я. — Что вы хотели?

Любопытно, что пока разыгрывается эта короткая сцена, за спиной у тётки оказывается человек. Он будто вырастает из-под земли, буквально за пару мгновений проскакивая лестничный пролёт. Поднимается снизу и, подойдя к «Хале», практически столбенеет, увидев меня. Ну, не то что прямо столбенеет, но становится скованным, что ли.

— Ты кто? — наконец, размораживается тётка.

Мне очень хочется ответить что-то вроде «конь в пальто» или даже сказать так, как говорят сейчас, в восемьдесят третьем, погрубее малость, но я сдерживаюсь.

— То же самое хочу спросить у вас.

— Я? Я председатель кооператива! Где Кропоткин?

— И что хочет председатель кооператива? — интересуюсь я.

— Ты кто такой? И что тут делаешь? Я сейчас милицию вызову!

— Любопытно. Вызывайте, посмотрим, что из этого выйдет. Вы, судя по всему, из хулиганских побуждений трезвоните в дверь, кричите. Вызывайте.

— Что⁈

Она чуть осекается, но тут же берёт себя в руки.

— Я председатель жилищного кооператива, мне нужно срочно поговорить с Кропоткиным. И кто ты такой, в конце концов?

— Я его племянник, дядя неважно себя чувствует и не может вас принять. Но вы можете сказать мне, чего желаете.

— Я желаю, чтобы слесарь зашёл и осмотрел его трубы! Дядя твой соседа снизу топит! Горгаз не пустил, электриков не впустил, а теперь ещё это!

Мужик подаётся вперёд, будто уже получил приглашение войти. Интересно, на сантехника он, вообще-то, похож не слишком. Суровый взгляд, усы, волосы с проседью, лет сорок пять, худое лицо со впалыми щеками. Подтянутый, рубашка типа «поло», коричневые брюки. Часы на браслете.

— Извините, сейчас это никак невозможно, — говорю я. Кроме того, у нас всё абсолютно сухо. Вы у соседа проверьте более тщательно. У нас точно никаких проблем нет.

Странная, конечно, реакция на просьбу впустить слесаря-сантехника, но, честно говоря, и сам сантехник выглядит немного странным. И что-то в нём мне определённо не нравится. Но главное не это.

— Да я только гляну, — пропито и прокурено хрипит сантехник и, отстраняя председательшу, намеревается войти в квартиру.

— Нет, — коротко отрубаю я и захлопываю дверь.

Просто если я сейчас его впущу, дядя Гриша меня самого уже никогда сюда не впустит. Дверь передо мной будет закрыта раз и навсегда, и я окажусь переведённым в разряд блатных или легавых сук. Я это знаю совершенно чётко. А, поскольку моя задача — это сохранение отношений, а не их разрушение, нужно все эти заскоки просто терпеть.

С другой стороны, если он топит соседей… Я тут же вхожу в ванную, совмещённую с туалетом и внимательно всё осматриваю. Потом иду в кухню и делаю то же самое. Нет. Никаких следов протечки. Грязно, запущено, но нигде ничего не течёт. Под ванной сухо, стены сухие, пол сухой.

— Сука! — сипло шепчет дядя Гриша. — Сука блатная!

О, я же говорил… Но это он не про меня, надеюсь.

Он подходит ко мне вплотную, чуть наклоняется и не глядя на меня, практически отвернувшись, начинает шептать скороговоркой.

— У неё сын сидит! Они её на крючок подцепили, ты понял? Чтобы до меня добраться!

Гонки чистой воды, конечно. Ума не приложу, зачем бы он понадобился блатным. Сидел он миллион лет назад и недолго. Из зоны, как гласит предание, переехал на «химию». Искупил и вернулся. Печататься больше не мог, работал где придётся, в том числе ночным дежурным в морге областной больницы. Сейчас на пенсии, а вот от призраков не избавился…

— Кобыла мосластая! — тараторит он. — Ты видел какой у неё взгляд? У-у-у, комиссарша х*ева! В тридцать седьмом она бы лично приговоры исполняла. Но ничего, теперь будет знать, что я тут не один! Правильно, правильно! Пусть только полезут, суки! Молодец! Как ты её! Из хулиганских побуждений!

Он начинает тонко, со свистом смеяться. Краснеет, то и дело вытирает губы и запрокидывает голову. Отсмеявшись, он быстро подходит к своей кровати с серым, долго нестиранным бельём, опускается на колени, подаётся вперёд и начинает шарить по полу. Найдя, он вытаскивает продолговатый холщовый свёрток.

— Ничего, — приговаривает он. — Ничего…

Поднимается с колен и подходит к столу. Со стуком опускает свёрток, садится