Геракл вовсе не склонен был недооценивать масштабы поставленной задачи. Но когда его судно достигло Понта, что на южном берегу Черного моря, изумленного Геракла радушно встретило целое посольство во главе с самой царицей Ипполитой. Амазонки и их царица были не единственными героическими воителями с репутацией во всем Древнем мире. Восемь с лишним лет Геракл, не жалуясь, достигал невозможного, и вести о его силе, отваге и стойкости во всех этих сложных и несправедливых условиях разнеслись повсюду. Геракл избавил мир от многих угроз и ужасов. Против чар и чудовищ он выстаивал доблестно и величественно. Чтобы не восхищаться им, надо быть неблагодарным или завистливым. Преклонение амазонок перед отвагой, достоинством и силой превзошло их инстинктивные неприязнь и недоверие к мужчинам, и Геракла и его спутников они встречали тепло и почтительно.

Геракла и его команду одарили цветочными гирляндами и устроили им пир на берегу Фермодонта[62].

Геракла Ипполита заворожила. Были в ней стать, остроумие и прирожденная властность, каких в мире мало. Голос Ипполита не повышала никогда – казалось, она словно бы ожидает внимания к себе и восхищения, и все же Геракл обнаружил, что занят исключительно ею, и чувствовал, что ни к одной женщине и тем более к мужчине из всех, с кем был знаком, он ничего, более похожего на преклонение, не питал.

Геракл Ипполите, похоже, нравился не меньше. Может, и возник след улыбки у нее на лице, когда Ипполита увидела, что ее пальцы и близко не смыкаются в обхвате мышц у него на предплечье, но та улыбка была не насмешливая, а весело изумленная: водятся же на белом свете такие экземпляры!

– Вот что подойдет, – проговорила она, расстегивая пояс.

И действительно, ее талия и бицепс Геракла оказались одного размера. Застегивая замочек, Ипполита объявила, что Гераклу так очень к лицу.

– Эта ужасная голова льва, эта шкура, эта уродливая дубина… несомненно, это все полезно, чтобы пугать балбесов и трусов, но мужчине следует без страха являть себя в блеске.

Геракл разглядывал изукрашенный пояс у себя на руке, Ипполита улыбалась. Но тут заметила, что лицо Геракла помрачнело.

– Только не говори, что боишься, будто такие побрякушки портят твою мужественность. Я была о тебе лучшего мнения.

– Нет-нет, – сказал Геракл. – Дело не в этом…

– А в чем же?

– Ты говорила, что слышала об испытаниях, какие назначает мне мой брат Эврисфей, так?

– Весь мир наслышан о подвигах Геракла.

– Так их называют?

– Даже если сделать поправку на кое-какие неизбежные преувеличения, что возникают, когда истории передают из уст в уста, ты, судя по всему, насовершал чудес.

– Наверняка истории эти по большей части чепуха.

– Ну скажи тогда, правда ли, что, когда ты приволок Эриманфского вепря в тронный зал Эврисфея, тот так перепугался, что ласточкой нырнул в каменный кувшин?

– Это да, правда, – согласился Геракл.

– И что ты скормил Диомеда его же кобылицам?

И тут Геракл тоже кивнул.

– Так скажи мне, великий герой, что тебя сейчас тревожит?

– Понимаешь, я выполняю девятую из этих задач – из, как ты их называешь, подвигов. Здесь я поэтому.

Ипполита подобралась.

– Надеюсь, не с целью приволочь Ипполиту в цепях к злобному тирану?

– Нет-нет… не это. Дело в поясе… – Он глянул на украшение у себя на предплечье. – Его дочка Адмета отправила меня добыть его. Но теперь, когда мы познакомились, у меня душа не лежит…

– И все? Он твой, Геракл. Прими с радостью как мой подарок тебе. От воина воину.

– Но это же дар твоего отца, бога Ареса.

– А теперь это дар от твоей возлюбленной, женщины Ипполиты.

– Говорят, тот, кто носит этот пояс, неуязвим в бою. Правда ли это?

– Я ношу его со своих четырнадцати лет, и не было мне ни единого поражения.

– Тогда я не вправе…

– Прошу тебя. Я настаиваю. А пока дай-ка глянуть, всюду ли ты соразмерен…

Предоставим Гераклу и Ипполите сплетаться в яростном объятии в ее царском шатре на берегах Фермодонта.

Вы, быть может, решили, что девятый подвиг дался Гераклу слишком легко. Богиня Гера, несомненно, именно так и подумала. Ненависть, какую носила она в себе, за годы нисколько не убавилась. Напротив – с каждым триумфом Геракла ненависть Геры лишь прирастала. Народная любовь к нему бесила богиню. Она взялась унизить и уничтожить его. А выходило так, что детей и даже целые города уже называли в его честь, люди слагали песни, воспевающие его силу, смелость и беспощадность к себе. Гера покажет миру: не того он человека прославляет.

Приняв облик амазонки, Гера пошла по речному берегу, сея растерянность, сомнение и недоверие.

– Гераклу нельзя доверять… он собирается похитить нашу царицу… Я слышала, что прямо сейчас его люди готовятся взять нас в плен и продать, как рабынь, на рынках Арголиды… Геракла надо убить, прежде чем он использует возможность нас уничтожить…

В шатре Геракл сел, внезапно насторожившись.

– Что это за шум?

– Да просто мои женщины празднуют с твоими спутниками, конечно же, – сонно проговорила Ипполита.

– Я слышу лошадей.

Геракл перегнулся через простертое тело Ипполиты и приподнял полог шатра. Верховые амазонки метали стрелы в его людей! Группа воинственных женщин неслась к шатру. Кровь тут же застучала у Геракла в висках, его накрыло красным туманом. Улыбки и гостеприимство – это все ловушка. Ипполита попыталась выставить его дураком.

– Предательница! – заорал он. – Ты… коварная… ведьма!

Он взял ее за голову и с последним яростным словом свернул ей шею так, что она треснула, будто сухая древесная ветка.

Геракл схватился за дубину и выскочил из шатра. Одним махом вышиб он из седла трех амазонок, что мчали ему навстречу. Другие увидели пояс Ипполиты у него на руке – символ ее власти и неуязвимости. Весь боевой дух тут же покинул их. Люди Геракла, воодушевленные видом своего вожака, в котором бушевала горячая кровь, а сам он ревел, как лев, возликовали. Вскоре берега реки были усеяны телами мертвых амазонок.

На обратном пути в Микены Геракл и его люди зашли в порт Трои. В ту пору правил там ЛАОМЕДОНТ, внук царя ТРОЯ, в честь которого названы и город, и его жители – троянцы, сын царя ИЛА, давшего второе имя этому городу – Илион, как в названии «Илиады» Гомера.

Троя была прекрасна, строительство ее стен силами Аполлона и Посейдона только-только завершилось. Но жадный, двуличный и глупый Лаомедонт отказался платить им за работу. В отместку Аполлон закидал город чумными стрелами, а Посейдон затопил равнину Илион и наслал на город морское чудище, чтоб терзало и пожирало любого троянца, кто попытается удрать из зараженного города.