— Где ты живёшь? — спросил Аспасию Сократ, растирая ладонью озябшее плечо.

— Там, — ответила Аспасия, махнув рукой в сторону порнеи, и подумала, что Сократ сейчас предложит отправиться к ней. Не успела она придумать, как возразить ему, как он сказал:

— В доме, наверное, теплее. Одному мне возвращаться по тёмным улицам домой не хочется, хорошо бы дождаться рассвета и пойти вместе с друзьями...

— Ладно, — пожалела Сократа Аспасия, вздохнув. — Пойдём ко мне.

Порнея располагалась в самом конце садовой дорожки, справа и слева к дому примыкали высокие стены ограды, и сам он как бы составлял её часть, но западная его стена не была глухой, там имелся выход в переулок, откуда можно было попасть в порнею, минуя дом Феодоты, — как бы с чёрного входа. Через эту калитку чаще выходили, чем входили, особенно когда гости расходились по домам ночью или на рассвете. Так они никого не беспокоили в особняке, выходившем воротами на Дромос, в том числе и его хозяйку — Феодоту.

Комнат в порнее было больше, чем девушек, которых содержала Феодота, и поэтому не на всех дверях значились имена, а лишь на тех, где обитали прелестницы. Впрочем, это были не настоящие имена, а ласковые прозвища девушек: Соловей, Щеголёк, Ласточка, Газель, Смоква, Комарик, Кифаристка, Зайчик, Светлячок и Воробышек — всего десять, по числу девушек.

Сократ, читая прозвища девушек на дверях, цокал языком, закатывал глаза, покачивал головой от плеча до плеча, будто глоток за глотком пил сладкое наксийское вино.

— Ты их всех знаешь? — спросила Аспасия. — Эти прозвища соответствуют тому, что они есть на самом деле?

— Да, да, да! — горячо заговорил Сократ. — Всё так и есть. Феодота не держит толстых, старых, грубых и уродливых. Все её девушки — как цветы.

— Возможно, что какая-нибудь из девушек сейчас свободна, — предположила Аспасия, — и ты мог бы провести остаток холодной ночи в горячих объятиях на мягких подушках и покрывалах...

— Нет, — ответил Сократ и остановился. — Я умею быть верным и останусь с тобой. Ведь я уже сказал Феодоте, что красота твоя и беседа с тобой для меня приятнее объятий и мягких покрывал.

— Смотри, как бы не пожалеть потом, — сказала Аспасия и указала на дверь, окрашенную в золотистый цвет: — Здесь моё убежище. Временное, думаю. Какое прозвище ты написал бы на моей двери? — спросила она, посмеиваясь.

Сократ мог бы сказать какую-нибудь глупость, чтобы позлить Аспасию, и даже открыл было рот, Чтобы произнести прозвище, которое не понравилось бы ей, но встретил пристальный взгляд её больших и печальных глаз, поперхнулся и закашлялся.

— Вот, — сказала Аспасия, — не надо гневить нашу заступницу Афродиту.

— Ты была в Коринфе? — спросил Аспасию Сократ, когда они были уже в её комнате.

— Нет, — ответила Аспасия. — А что в Коринфе?

— Знаменитый храм Афродиты, где тысяча жриц, или, как их ещё называют, жеребят Афродиты. Впрочем, не только в храме Афродиты. В обеих гаванях Коринфа располагаются «дома радости», которых не сосчитать. Оттого-то и говорят, что поездка в Коринф не каждому по зубам: матроса ли, солдата ли, путешественника или любого купца жрицы любви в один момент там лишат состояния, а то и здоровья. Кто въехал в Коринф богатым и здоровым, вернётся оттуда нищим и больным. Храм Афродиты возвышается на Акрокоринфе и виден с моря издалека. Его вид словно приворотное зелье для плывущих в Коринф. Все деньги приезжающих в Коринф остаются в городе, поэтому Коринф так богат...

— Как мне разбогатеть? — спросила Сократа Аспасия. — Не могу же я вечно ютиться здесь, в порнее Феодоты. Феодоту мне, конечно, боги послали, но отсюда я не выберусь без денег. А мне бы купить красивый дом и завести хороших учителей. Скажи твоему другу Критону, пусть даст мне денег, в долг конечно, года на два, потом я эти деньги верну удвоенными.

Тут Сократ, кажется, впервые пожалел, что встретился с Аспасией, а ещё больше о том, что внушил ей честолюбивые желания: он был плохим добытчиком денег, богатства своего не имел, зарабатывал на хлеб и вино тем, что высекал из мрамора и гранита надгробия в мастерской, доставшейся ему по наследству от отца. Он был и владельцем мастерской — черепичного навеса во дворе отцовского дома, — и её единственным рабочим: сам привозил камни, сам их обтёсывал, сам шлифовал. Критон, сочувствуя, предлагал взаймы деньги, чтобы Сократ мог купить хороший дом, землю, скот — что Сократ пожелает, но тот решительно отказывался от денег друга, всякий раз говоря: богатство убьёт душу, а как я без неё отправлюсь на Острова Блаженных, где вечное счастье даётся праведникам без труда?

Словом, он не мог быть посредником между Аспасией и Критоном — это выглядело бы смешно: для себя он взять деньги отказывался, а для гетеры решился просить и стать залогом того, что Аспасия эти деньги когда-нибудь — она говорит через два года — вернёт.

— Нет, — ответил Аспасии Сократ, — о деньгах меня не проси: я ни у кого одалживать деньги для тебя не стану, как не стану одалживать их для себя.

— Ты так горд?

— Да, я так горд.

— Тогда я продам все свои украшения, платья и найду для себя богатого любовника, — сказала Аспасия. — Ведь ты не хочешь мне помочь.

— Видно, пришла пора проститься, — сказал Сократ, сбросив с плеч тёплое покрывало, в которое его заботливо укутала Аспасия. — Теперь ты говоришь как обыкновенная гетера, как эта, — он указал рукой на стену комнаты. На стене была изображена обнажённая наяда в объятиях страстного сатира.

— Но до рассвета ещё далеко и твои утомлённые друзья ещё крепко спят в комнатах девушек Феодоты. Может быть, я попрошу денег у Феодоты, — остановила Аспасия Сократа, уже направившегося к двери. — Или вот: в Милете у меня остался большой дом, и если кто-нибудь из афинян или приезжих милетцев купит его у меня, то вот я и разбогатею, куплю дом в Афинах.

— Ты не сможешь купить дом в Афинах, потому что ты чужестранка. Ты можешь лишь снять дом.

— Хорошо, я сниму дом — разница небольшая. И стану приглашать в гости ваших знаменитостей — для пиров, для бесед, для того, чтобы они рисовали и лепили меня. Приглашу Фидия, Анаксагора, Софокла, Эврипида, Протагора, Геродота, Калликрата, тебя... Что скажешь, Сократ?

— Ты всех запомнила, о ком я говорил, — похвалил Аспасию Сократ. — У тебя в Милете на самом деле есть дом?

— На самом деле. Отцовский дом. По праву он принадлежал моим братьям, но их нет в живых. Большой дом с большим садом.

— Пока ты не продашь дом, ты сможешь взять деньги под его залог. Обратись к милетскому проксену. Я, кажется, знаю его — это Каламид, у которого тысячный табун лошадей на Саламине, а здесь — кузнечные мастерские в Пирее. Я покажу тебе его дом.

— Ты пойдёшь со мной? — обрадовалась Аспасия.

— Пойду. — Сократа это тоже обрадовало: появиться на улицах Афин с такой красавицей, как Аспасия, дорогого стоило. Не важно, что она всего лишь гетера — кто об этом знает, да и нельзя считать её гетерой: она пока никому не продавалась в Афинах, никто не посмеет её так назвать. Но даже появиться рядом с такой красивой гетерой — большая честь для бедного и некрасивого молодого человека. О нём наверняка скажут: он и беден и некрасив, но, вероятно, обладает какими-то другими достоинствами, раз держит при себе такую юную красавицу. — Конечно, пойду! — сказал Сократ, возвращаясь на прежнее место.