Громадные виверны были заняты на рытье погребальных ям и на специальных строительных работах на Рыбном холме, где они сносили старые склады. Кроме таких, наиболее тяжелых работ, их старались не беспокоить. В большинстве случаев они оставались в казармах, чувствуя, что в воздухе висит зараза, и от этого испытывали беспокойство. Конечно, драконопасы после охоты на крыс приходили измученными, и на драконов сил у них уже почти не оставалось.

Релкин присоединился к окуривателям. Он разжигал огонь в очагах и печах в нижнем городе, дом за домом, он поддерживал его, давал ему разгореться, а потом заставлял его яростно дымить. После этого он бросал в пламя сухие цветы хризантем, и ядовитое облако дыма проникало и в верхние комнаты. После того, как дом был окурен, туда приходили команды чистильщиков.

Релкин затопил уже более сотни очагов, окурив примерно половину домов, когда наконец сдался и решил отдохнуть. Его легкие саднило от дыма, а глаза покраснели и слезились. Он доложил дежурному сержанту по дымовой команде, и тот разрешил ему отлучиться для восстановления сил.

Релкин направил свои усталые ноги вверх по холму. На вершине маячила Башня, которая в нормальное время олицетворяла силу великого города. Теперь, несмотря на свою мощь, она, казалось, уменьшилась и как-то сжалась. Новый вид оружия одолел город в одну ночь. Все его высокие стены и защитные сооружения оказались беспомощными перед такой атакой.

Проходя мимо заколоченных лавок, Релкин вышел на улицу, пересекающую Фолуранский холм, и остановился, пропуская две тяжелые повозки, вывернувшие из-за угла со стороны Сторожевой башни. Именно в этот день чума нашла дорогу и сюда. Теперь и жители этого холма начнут жечь свои одежды и постели точно так же, как это уже сделали все остальные. Команды нанятых частным образом чистильщиков работали в большинстве больших домов.

Релкин пересек улицу, и, когда уже снова вступал на тротуар, его остановила женщина с горящими глазами и длинными седыми волосами, спутавшимися на голове. На ней было дорогое платье и серебряные туфли.

– Пожалуйста, молодой господин, вы должны помочь мне. Ради любви Великой Матери, вы должны помочь мне!

– В чем дело, леди?

– Моя мать! Она ужасно больна.

– Тогда вам нужен доктор, леди, а я просто драконопас.

– Нет, вы не понимаете. У нее не в порядке с головой. Она забралась на крышу дома и грозится покончить с жизнью. Она и слушать никого не хочет, – женщина начала всхлипывать и протянула ему руку. – Бедная женщина не… Это очень печальное зрелище.

Релкин закусил губу.

– О, пожалуйста, добрый господин, помогите мне в этот час отчаяния.

Он вздохнул:

– И что же вы хотите от меня?

– Поговорите с ней. Отговорите, пожалуйста, ее от этой затеи.

– А почему вдруг она послушает меня?

– Думаю, послушает. Пожалуйста, пойдемте быстрее со мной.

Она повела его вверх, на Фолуранский холм, к высокому дому на северной стороне улицы. В доме они встретили испуганную служанку, вытирающую руки о белый передник.

– Она все еще там, леди. Все еще говорит.

– Спасибо.

Женщина взглянула на Релкина, потом перевела взгляд на верхние ступеньки лестницы.

– На крыше, говорите?

– Да, молодой господин. Извините, я совсем забыла спросить ваше имя.

– Релкин, леди, из Стодевятого марнерийского.

На ее лице отразилось явственное потрясение. Она сделала шаг назад и прикрыла рот рукой. Релкин, застигнутый врасплох, растерялся.

– С вами все в порядке, леди?

Не получив никакого ответа, Релкин направился к лестнице.

Надо было подняться на шестой этаж. Лестница на первых трех этажах была широкой, каменной. Начиная с четвертого, лестница стала поуже и деревянной. На шестом пролете Релкин почувствовал, что запыхался.

Дверь на крышу была открыта. Оттуда лился поток слов, из которого он смог уловить только отдельные фразы, повторявшиеся снова и снова, словно обрывки молитвы.

– Наступает темнота, темнота.

– Мы должны быть бдительными, но все равно это уже слишком поздно.

– Мы погибаем внутри собственной крепости.

Релкин вышел на крышу. Ветер прекратился, и теперь воздух потемнел от дыма бесчисленных костров для окуривания. Над всем этим висела вонь.

В царственной позе женщина с длинными седыми волосами, перехваченными золотой тесьмой, стояла у сточного желоба. Ее руки были плотно сжаты ладонями вместе, она держала их под подбородком, неподвижным взглядом уставившись вдаль. А у ее ног была пропасть – шесть этажей до мощеной улицы.

Пустые окна на противоположной стороне улицы смотрели на них, наполненные каменным безучастием. Несколько человек собралось внизу, но в эти дни трагедии были столь обычным явлением, что терять время на то, чтобы стоять и глазеть на очередную, почти никто не хотел.

Релкин глубоко вздохнул, соскользнул по черепицам крыши и наконец уперся ногой в крайний ряд кирпичей у сточной трубы.

Седая женщина резко повернулась и уставилась на него.

– Кто вы? – резко спросила она.

Релкин старался говорить как можно более ровным тоном. То, что он был настолько уставшим, что засыпал на ходу, очень помогло ему.

– Меня попросили помочь вам. Вот и все, леди.

Он очень медленно приблизился к ней и протянул руку.

Она отшатнулась и повернулась к краю крыши.

– Город погибает, и никто не знает, почему.

– Я здесь для того, чтобы просто помочь вам, леди, – сказал он и потянулся к ней.

Она взмахнула руками, как будто хотела оттолкнуть его.

– Нет, теперь я не могу вернуться, – она вскинула руки в направлении города. – Все пропало, все прах и пепел. Мы все умираем.

– Это не так, леди.

– Мой мальчик, Эфин, погиб. Он слишком рано взят в Руку Великой Матери. Его послали в Эйго, и он выжил. Но он не смог пережить черную чуму.

– Ваш сын не хотел бы, чтобы вы сами отняли у себя жизнь. Я в этом уверен.

– Мой сын… – женщина начала всхлипывать. Она закачалась на краю, потом восстановила равновесие. – Эфин служил, как и вы, в Легионах. Он попал в первую крысиную команду.

– Он должен гордиться своей смертью, леди. Марнери гордится их смертью. Его имя напишут на монументе, и оно останется там на тысячи лет.

Слегка наклонив голову, она вопросительно смотрела на него.

– Вы драконопас?

– Да, леди. Как вы догадались?

– Твои сапоги, это единственная деталь твоей настоящей формы. Я знаю Легионы, дитя мое. Мой отец был командиром Третьего полка Первого легиона. Я выросла в Далхаузи.