– Было то, что я тебе продолжаю вдалбливать: я просто отговорил эту леди прыгать с крыши. Они собирались дать мне что-нибудь выпить и закусить. А я отключился, как только сел.

Как только стало ясно, что им из него больше ничего не вытянуть, парни отстали и перешли к звучащей на всех углах теме чумы.

Ночные новости были сенсационными. Ни одного случая за шесть часов… несколько случаев утром и потом опять ничего.

Похоже, ведьмы оказались правы. Кампания против блох шла успешно.

– Джак вернулся, – сказал Свейн. – Ну, и что там, в лесу Затерявшегося оленя?

– Все еще продолжают копать. Я слышал, что уже похоронено десять тысяч.

– Храни нас Рука, – пробормотал кто-то.

– А я вот что вам скажу, – вмешался Мануэль. – В Драконьем доме не осталось ни одной живой блохи.

– Хэй, да и в городе-то их теперь не намного больше осталось, – воскликнул Курф.

– Могу поклясться, что есть. Такое добро всегда можно найти, – проворчал Энди.

– Но чума-то прекратилась…

Разговор перекрыл голос Кузо, зовущего ребят на построение.

Начиналась работа.

Со стонами и ворчаньем они побрели строиться.

Оставшаяся часть дня прошла в основном так же, как и предыдущий день. Они работали в нижнем городе: уничтожали крыс, окуривали дома. Когда они уже не могли продолжать, их отправили присматривать за драконами, а затем спать.

Так продолжалось еще три дня, и за это время не было ни одного случая чумы. Все кончилось.

Черная чума была остановлена в Марнери на полном ходу, но при этом умерли тринадцать тысяч сто пятьдесят пять человек; большинство из них было похоронено в общих погребальных ямах в лесу Затерявшегося оленя. Заразились еще девять тысяч четыреста шесть человек, но эти выжили, хотя многие из них умерли в течение следующего года-двух.

После городской церемонии в лесу Затерявшегося оленя был заложен монумент в память о погибших. Еще один был заложен в ряду памятников на парадной площади перед Сторожевой башней.

На нем должны были быть выгравированы имена тех, кто погиб в борьбе с чумой. Среди этих имен должен был значиться и Эфин из дома Дебун.

А жизнь продолжалась. Все дома на Рыбном холме снесли, и городские проектировщики начали осуществлять свою давнюю мечту: расчистить все трущобы и проложить новые торговые улицы, что позволило бы расширить торговые площади Широкой и Башенной улиц.

Марнери испытал тяжелый удар, но стряхнул с себя все плохое и выстоял, не склонив головы.

Везде в в Девяти городах ситуация с чумой была взята под контроль. Дольше всего она продолжалась, конечно, в Кадейне, где в десяти больших ямах вдоль дороги Кадейн-Минуэнд захоронили более ста тысяч тел.

Риотва и Во – оба города чума пощадила – работали не покладая рук, производя все необходимое для пораженных городов. Из Во корабли шли в Вуск и Талион. Из Риотвы была послана помощь во все южные города, даже в Марнери, несмотря на остатки былой неприязни, которая все еще существовала по отношению к большому городу на берегу Длинного Залива.

Летней ночью Лессис, Серая Ведьма, стояла вместе с Лагдален на внешней пристани Марнери. У них за спиной, в темноте среди деревьев, маячила фигура телохранителя Мирка. Стоя под фонарем у верстового столба, они ожидали прибытия ведьмы по имени Крусса. Невдалеке, в лесу Заплутавшего оленя, маячили огни.

– Хорошие новости, леди? – спросила Лагдален, когда Лессис свернула небольшой свиток, который только что прочла.

– Да. В Минуэнде с чумой покончено. За три дня – ни одного нового случая.

– Слава Великой Матери, услышавшей наши молитвы.

– Но это было предупреждение. Наш враг ударил смертельным оружием, и мы чуть было не погибли.

– У него голова полна злых дел, – Лагдален передернуло. – Ваакзаам еще с нами не закончил. Мы должны быть готовы к новым ударам.

14 ГЛАВА

Вновь Релкин вошел в здание верховного суда Марнери.

О Боги, подумал он, не слишком ли много времени провел я здесь?

Знакомство с юриспруденцией началось с долгого суда за убийство торговца Дука в верховьях реки Арго. Затем последовало длительное разбирательство, касающееся Портеуса Глэйвса, бывшего командира Восьмого полка Второго легиона. На этот раз подсудимым опять был он сам, над ним висело серьезное обвинение в ограблении, совершенном на территории павшего города Мирчаза.

Ограбление рассматривалось как суровый проступок, хотя сам пункт 545 Уложения о легионах трактовал ситуацию довольно туманно. Воровство лагерного оборудования или похищение кавалерийских опилок рассматривались как куда более важные проступки.

Пункт пятьсот сорок пять, «незаконное владение украденными вещами, приобретенными путем кражи в период прохождения службы за границей». Предъявление такого обвинения было редким явлением в жизни солдат армии Аргоната, что, очевидно, и объясняло низкий приоритет, присвоенный этому проступку.

Были и другие проступки, которые подпадали под закон Легионов о финансовых нарушениях, – это относилось к счету, который Релкин открыл в Королевском Земельном банке Кадейна во время краткой остановки в этом городе. Но это обвинение было несерьезным и вряд ли кто-то вспомнил бы о нем, если бы не первое.

Когда драконир занял свое место на передней скамейке, он заметил кривой взгляд, брошенный в его сторону Ушером. Ну, хорошо, они его уже знают. Привет, с вами снова шалопай Релкин.

На первом процессе его признали невиновным в убийстве. Показания дракона сняли с него обвинение. Больше того, после процесса и сам закон был изменен. Показания драконов теперь в некоторых случаях принимали во внимание. И вот он опять вернулся сюда, но на этот раз судьи могут с ним не возиться. У них есть капитальное обвинение. Его враги могут потирать руки: однажды преступник – всегда преступник.

Вошла Лагдален и уселась прямо за его спиной. Они тщательно подготовили его к суду. Лагдален выбрала его адвокатом леди Бертонн, она будет выступать по делу и вести опрос свидетелей. Лагдален предпочитала работать, а не отрицать вглухую все с самого начала. Немногие адвокаты были так хороши, как Бертонн.

Она брала огромные гонорары, но стоила этих денег.

Совсем немногие люди проникли в зал заседания суда. Похоже, дело Релкина все же вызвало некоторый интерес. Двое пожилых мужчин были сторонниками Аубинаса. Они не совершили никаких преступных действий, а потому оставались на свободе, хотя их симпатии и были всем хорошо известны. Они уселись в задних рядах.