Мишлин даже не моргнула – смотрела в пустоту и не сопротивлялась. Вернер подошел к детям. Рене завораживала его уверенностью в себе и умением общаться. В том, как она существовала рядом с вялой, раздавленной обстоятельствами Мишлин, было нечто пугающее. А ведь за свою короткую жизнь Рене пережила множество ужасных событий.

– Простите, доктор, – сказал он, – не уделите мне минутку? Я не очень хорошо себя чувствую.

Секунду девочка смотрела на Вернера свысока, как будто прикидывала, стоит ли он ее внимания, потом вдруг улыбнулась. Почему бы не поиграть с этим дядькой, кажется, он умеет притворяться.

– Сестра, займитесь мадам. У меня следующий пациент.

Она села рядом с учителем, велела ему открыть рот и сказать «а-а-а…». Он послушался, маленькая докторша внимательно осмотрела его горло и вынесла вердикт:

– Очень красное!

Рене начала с профессиональной серьезностью выстукивать грудь «больного».

– Ты раньше жила в Стумоне?

– Да, у Марселя и Анри, Жака и Мари.

– А до Стумона?

Рене смотрела сквозь собеседника. Он хочет играть или нет? Если решил полюбопытничать, не стоило притворяться больным гриппом. Очень жалко, этот учитель – хороший артист. О чем он спросил? Ах да, что было до Стумона…

– Я жила в большом замке сестры Марты, там было много детей.

Учитель обратился в слух, он жаждал услышать рассказ о тех ужасных, невообразимых вещах, что случились с Рене. Евреям все время приходилось прятаться и спасаться бегством. Это напоминало игру, но происходило взаправду. Рене «играла» со всем умом и живостью характера, которыми наделила ее природа. И пока что выигрывала. Вернер хотел понять как. Рене положила «стетоскоп» на пол и посмотрела ему в глаза:

– Там было опасно, потому что немцы могли появиться в любой момент. И они пришли. Ночью. Я не спала – захотела писать и пошла в туалет на лестничной клетке. Я слышала, как они поднимаются по лестнице в дортуар. Они кричали, сестры кричали, потом все стали кричать. Я на цыпочках спустилась вниз, в подвал…

Рене замолчала, переводя дух. Мужчина смотрел на нее, раскрыв от изумления рот и вытаращив глаза. Он наслаждался рассказом девочки, как девятилетний ребенок, которому читают сказку о Синей Бороде. Вернер воображал, как босые ножки Рене скользят на стершихся ступенях. На малышке белая ночнушка, через распахнутую дверь с улицы проникает мощный свет автомобильных фар. Она бежит по длинному коридору, пол выложен черно-белой плиткой, открывает дверь, ведущую прямо в темный колодец. Со второго этажа доносятся вопли, детский плач и мольбы сестер, но она сохраняет хладнокровие.

– А они… Они все-таки пришли в подвал, – тихо произнесла Рене.

Конечно, пришли! Вернер не сомневался, что тем и кончилось, и не решался представить, как все происходило в реальности. Они всегда приходят. Синяя Борода обязательно попросит у непослушной жены маленький золотой ключик. Злой волк непременно нанесет визит бабушке. Итак, немцы спускаются. Светят фонарями. Тишину в замке нарушают только жалобные голоса детей.

– Но меня не нашли, – с гордостью в голосе продолжила Рене. – Знаешь, где я спряталась?

Вернер изумленно покачал головой.

– В угольной куче!

Рене наслаждалась произведенным эффектом. Ее историю слушал не только Вернер, но и Жюль, Сидони, Юбер… Она вспомнила, какой черной была, когда выбралась! Отмываться пришлось в трех водах. Внезапно ей стало не смешно, горло перехватила судорога. Той ночью немцы забрали троих детей: малыша Люсьена – ему было два года, Мартена и ее подругу Катрин. Рене не хотелось об этом говорить. Слушатели ждали, но история окончена. Она хорошо старалась и выиграла игру. Больше рассказывать нечего. Катрин редко вставала по ночам. Ей не приходилось бегать по ледяному коридору в туалет, как Рене.

Катрин всегда спала как убитая. Она была гораздо спокойнее Рене. Верила, что снова увидит родителей. Рене не разубеждала ее. Катрин была веселая и милая, много всего знала, умела играть на пианино, помнила названия драгоценных камней и тексты песенок. Катрин проиграла, и это было несправедливо.

Луиза ждала, что они вернутся к игре, но Рене не то что играть – слова произнести не могла. Она впервые озвучила свои воспоминания. Воспроизвела их со всей силой, ясностью и юмором, на какие была способна. Попыталась отстраниться, но не сумела, и это ее травмировало. Нужно было хранить под спудом ужасное воспоминание о событиях, которые могли положить конец ее короткой жизни. Она так и делала целых два года, но не забыла, как сидела, задыхаясь от пыли, не смея дышать, луч фонаря шарил по куче, а потом стал удаляться и в тысячный раз мелькнул на уровне глаз. Во сне солдат всегда ее находил, вернее, она сама вылезала и спрашивала себя: «Может, я поторопилась, может, он меня не заметил?» Рене каждый вечер молилась, чтобы больше не видеть этот сон, и теперь, поделившись воспоминанием с другими людьми, поняла: кошмару пришел конец.

Бидоны стояли на земле. Матиас не удержался от искушения и отхлебнул теплого парного молока, потом вытер рот рукой, оставив на верхней губе белые усики. Жанна бросила на него вызывающий взгляд и шагнула вперед, оказавшись на расстоянии поцелуя, и Матиас почувствовал, как напряглись соски девушки. Она коснулась губами влажно-жарких мужских губ, но Матиас оттолкнул ее. Девчонка неуправляема, связываться с ней слишком опасно. Уже два дня он ежесекундно рискует своей шкурой, не стоит усугублять… Матиас всегда умел использовать женщин, которые неизменно поддавались его мужскому обаянию. Любовницы (как, впрочем, и «претендентки») очень помогали ему при внедрении, но здесь, в этом замкнутом пространстве, девушка могла только помешать. Им с Рене нужно уходить, и как можно скорее.

Жанна раскраснелась от досады, в глазах стояли непролившиеся слезы. Одна из коров шумно переступила ногами, другая подала голос, как будто хотела подбодрить хозяйку: «Не отступайся, действуй!» И Жанна послушалась. Взяла лицо Матиаса в ладони, притянула к себе и поцеловала. Он сдался. Ладно, от него не убудет, ничего страшного не случится! Девушка была невозможно хороша, а запах ее кожи вызывал ностальгические чувства, напоминая о первой и единственной его любви. Клара. Белокурая, бледная, высокая, болезненно хрупкая. Она вышла замуж за промышленника из Рура, ревностного нациста, и была до чертиков несчастна. В 1942-м они увиделись в Берлине. Она была пьяна и плакала у него на груди, жалуясь на судьбу богатой праздной женушки. Клара горевала об утраченной молодости и любви, сетовала на жуликоватых слуг, невозможность найти хорошего скорняка после «исчезновения» евреев, на свое бесплодие, низводившее ее до уровня парии в глазах приятельниц-нацисток. Муж выражал свое разочарование, время от времени поколачивая Клару. Матиасу бывшая любовница показалась такой неприятной, что он тоже дал ей затрещину, пожалев о встрече, испортившей воспоминание о том, как они двадцать лет назад занимались любовью в заброшенной часовне на берегу озера Юнгфернзее[64].