Фермер выкинул американца за дверь, сел рядом с Жанной и крепко ее обнял.

– Слава богу, Филибер следил за этой сволочью и предупредил меня. Завтра я выпровожу из дома всю их банду.

В подвале соорудили стойло для рождественских яслей (устланный соломой пол прекрасно для этого подходил), к дальней стене прикрепили темно-синюю бархатную тряпку с нашитыми на нее звездами – их вырезали из простыни. На соломе мирно «спала» Пречистая Дева – Луиза в длинной белой ночнушке матери и ее свадебном венке на голове. Все масляные лампы и свечи погасили, так что в помещении было темно, публика затихла в ожидании представления. На лицах американцев читались детски-глуповатое предвкушение чуда и печаль: конечно, хорошо быть здесь, а не под пулями, но как же хочется увидеть близких! Гражданские были озабочены качеством представления: непросто почтить Христа, нужно, чтобы дети не забыли текст, не хихикали, как иногда случается во время процессий. Жюль Паке выглядел мрачным, жена шепотом поинтересовалась, в чем дело, но он только раздраженно передернул плечами. А вот Жанна сияла от счастья. Никто ни за что не догадается, что с ней сегодня случилось. Девушка собрала волосы в пучок, накрасила губы, надела шелковое платье и выглядела неотразимо. Матиас с нетерпением ждал выхода Рене, но не мог не коситься на Жанну, и она чувствовала его интерес.

Дэн устроился в самом темном углу. Его одолевали мрачные мысли: «Если этот фермер раззявит рот, будет стычка, и несколько пуль могут «случайно» попасть не туда…» Американца никто не видел, а он все подмечал, и его бесила игра в «гляделки» между Жанной и так называемым канадцем. Дэн был уверен, что у них все случилось, вот и потерял голову и поперся к ней в комнату. Никогда прежде техасец не испытывал такой жгучей ревности. По его собственному разумению, он не сделал ничего из ряда вон выходящего. Захотел женщину, попробовал взять ее силой, не получилось… Ну что же, бывает. Выпадет случай, он снова попытается. А Жанна… Пусть скажет спасибо отцу. Если бы Дэн осуществил свое намерение, потом он бы ее поколотил, это точно. Выбил бы несколько зубов наглой сучке. Грязная шлюха! Но хороша, и пахнет от нее умопомрачительно… Дэн сразу понял, что задавака только что с кем-то перепихнулась. Вот тварь!

В дальнем конце подвала появился свет – к зрителям приближалась Рене. Гребаный еврейский архангел Гавриил! Она была закутана в тюлевую занавеску, за спиной выросли два крыла… из металлической сетки-рабицы, обтянутой тканью. Походка у Рене была величественная, она словно плыла по воздуху, неся свечу, как священный огонь, а оказавшись рядом с заснувшей Богоматерью, произнесла проникновенным тоном:

– Проснись, Мария.

Луиза медленно подняла голову, испуганно вскрикнула.

– Не бойся. Я принес благую весть. Внимай!

В «зале» раздались смешки, но Рене это не смутило. Она поставила свечу и развела руки ладонями вверх, как при встрече со священником в церкви.

– Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца[68].

Ясный голос Рене уверенно звучал под сводами, она выговаривала каждое слово Благовещения так четко, как будто и впрямь понимала его тайный, глубинный смысл. Девочка полностью вжилась в роль, она «стала» архангелом Гавриилом. Рене захотела произнести весь «текст» и ни разу не сбилась, хоть Жанна и опасалась, что она не сумеет выучить слова.

Зрителей монолог впечатлил до глубины души: некоторые крестились, а Луиза дрожала – то ли вошла в образ, то ли действительно напугалась, но ответной реплики не подавала. Из кулис раздалась подсказка: «Но как это возможно…» – Альбер попытался помочь сестре.

– Но как это возможно, ведь я не познала мужа? – подхватила Луиза.

– Вот что случится…

Рене слегка исказила текст Евангелия и сделала паузу, что произвело комический эффект, она метнула в публику строгий взгляд и продолжила:

– Рождаемый младенец будет чудесно зачат по действию Духа Святого. И будет у тебя сын, и это будет мессия и Сын Божий.

Луиза встала на колени перед ангелом и произнесла смиренным тоном:

– Да будет мне по слову твоему…

– Благословенна будь средь всех жен, Мария. Мне жаль, что тебе придется много страдать, потому что у твоего сына будут неприятности, а потом его убьют. Мужайся!

Луиза тихо ахнула от удивления. Лица зрителей окаменели, по рядам пробежал ропот. Солдаты ничего не поняли, Матиас любовался Рене – какова актриса! – но с трудом удерживался от смеха, восхищаясь ее дерзостью. Больше всего его забавляла изумительная абсурдность ситуации, он один был в состоянии оценить иронию момента: Рене в роли архангела возвещает грядущее восшествие Иисуса на престол Давида и со свойственной ей честностью хочет убедиться, что Пречистая не питает иллюзий насчет дарованной ей благодати. Осторожно, старушка, жизнь – жестокая штука, дает и тут же отбирает. Матиас испытывал совершенно новое для себя чувство: он впервые был на своем месте, именно там, где следовало. Стоило дожить до сегодняшнего дня, чтобы в этом убедиться. Если в его существовании на Земле и был какой-то смысл, он заключался в том, чтобы стать свидетелем этого невероятного Благовещения.

Все ждали, что ангел удалится, но Рене опустилась на колени напротив Луизы, взяла ее лицо в ладони и нежно поцеловала в щеку. Та сначала растерялась и попыталась уклониться – мизансцена не предусматривала подобного жеста, хотя он был вполне уместным, точным и трогательным. Сидони расплакалась, Берта всхлипнула, у солдат защипало глаза. Рене выпрямилась, взяла свечу и отступила за колонну под гром аплодисментов.

В следующей картине Шарль, Бланш и Мишлин изображали пастухов, которые заметили в небе звезду и решили следовать за ней, чтобы воздать почести Младенцу Иисусу. Потом появилась Луиза с куклой на руках. Альбер в коричневом плаще, с бородой, нарисованной углем, играл Иосифа. Рене в образе все того же архангела присоединилась к Святому семейству и запела: «Между волом и серым осликом спи, спи, спи, малыш…» Зрители подхватили, а в конце дети вышли на поклон, взявшись за руки. Им устроили овацию с криками «браво!». Жюль незаметно выскользнул из подвала и вернулся, неся в руках несколько бутылок.

– Брюно! – торжественно объявил он. – Лучший сливовый бренди в округе! Берег для особого случая – и дождался…

Жанна и Берта принесли посуду и разлили спиртное. Солдаты шумно благодарили, все чокались, целовались, хвалили актеров, успевших снять костюмы и разгримироваться. Спев несколько рождественских гимнов, женщины отправились готовить скудную трапезу: неизменную ячменную кашу, сдобренную каштанами, которые Берта берегла для индейки. Мечты, мечты… На десерт подали парное молоко.