С указанием наименования и номеров частей. Я требую также сдать мне все имеющиеся у вас документы. Если меня удовлетворят полученные сведения, то утром все пленные получат еду.

– А потом? – быстро спросил Ландсберг, почувствовав в голосе японца недосказанность.

– Комбатанты будут иметь обращение, соответствующее нормам и правилам Конвенции, – невозмутимо ответил офицер. – А беглые преступники, поднявшие руку на японских солдат, будут уничтожены. Начинайте переводить!

После подробного допроса офицер ушел. Руки пленным снова связали, но теперь уже на японский манер – такое Ландсберг видел в Нагасаки, когда тамошние полицейские ловили воришек. Солдаты велели пленным держать руки перед собой, и тонкой, но прочной бечевкой крепко спутали им большие пальцы рук.

– Спасибо и на этом! – буркнул ефрейтор Качкин, укладываясь поудобнее. – А вы, господин начальник, все ж напрасно про свое командирство им сказали! Нашего брата, нижних чинов, может, и отпустят – а вот командира ни за что! Про фуражку можно было соврать, что подобрали чью-то – поди проверь!

Фуражка Ландсберга была давним постоянным предметом зависти многих дружинников. Форменные головные уборы дружинников представляли собой круглые шапки с матерчатой тульей и жестяной кокардой. Ландсберг, смирившийся со своим статусом статского начальника дружины без присвоения офицерского чина, в вопросе формы проявил твердость. И, несмотря на многочисленные замечания и придирки штабных офицеров и самого Ляпунова, носил френч военного образца с нашитыми знаками отличия дружинников и настоящую офицерскую фуражку со щегольским лакированным козырьком. Вид фуражки, правда, портила та же грубая жестяная кокарда, но это, по мнению Ландсберга, были уже мелочи.

– Что сделано, то сделано, Качкин! – вздохнул Ландсберг. – Давай-ка отдыхать, брат! Утром поглядим – что будет…

Наставшее утро не принесло ничего доброго. Вместо японского офицера явился вчерашний горе-толмач с большой группой солдат. Пленных без церемоний рассортировали. Четырем солдатам-николаевцам и Ландсбергу велели отойти в сторону, оставшихся разделили на две группы. Фельдфебель Сафронов и рядовой Семенчук из дружины Ландсберга оказались в числе пятерки, которую японцы повели на выход.

Заподозрив недоброе, Ландсберг пробовал протестовать, однако сегодняшние японцы то ли не знали немецкого языка, то ли делали вид, что не понимают. Протест привел лишь к тому, что Ландсберга штыками вытолкали из кучки николаевцев и присоединили к пленным поселенцам. Отобранную пятерку японцы вывели наружу и захлопнули дверь. Караульного солдата внутри амбара нынче не оставили.

Оставшись без присмотра, пленные переглянулись и стали искать в стенах какую-нибудь щель – в неведении оставаться никто не хотел. Повезло одному из нижних чинов Николаевского батальона. Он приник к щелке и стал вслух говорить об увиденном.

– Раздевают наших, братцы! Руки развязали. Обувку заставили снять, рубахи… Порты оставили… Повели куда-то за угол!

Пленные молча бросились к другой стене, стали искать щель в ней. Теперь «смотрящим» стал ефрейтор Качкин.

– Построили в шеренгу… Руки сзади связывают теперь, – прерывистым голосом докладывал он. – Повязки черные на глаза надевают, господи! Что же это, братцы, деется, а? Пятеро солдат напротив стали, с винтовками… Господи, не могу глядеть!

Качкин отскочил от щели, отчаянно замотал головой, приглушенно завыл. Люди крестились связанными впереди руками, к освободившейся щели приникать никто не спешил. Все со страхом ждали винтовочного залпа, однако снаружи было тихо. Ландсберг вздохнул, шагнул вперед, присел к щели. Через минуту он распрямился, кашлянул:

– Все кончено, братцы… Патронов, видать, пожалели на наших – штыками закололи… А может, учат солдат быть беспощадными к врагам Японии! Все кончено!

Пленные закричали, заметались по амбару. А тут и дверь снова широко распахнулась, внутрь ворвались японцы, стали выталкивать наружу всех остальных, кроме николаевцев.

Ландсберга вытолкали вместе с остальными. Кучку пленных окружили солдаты с винтовками наперевес. Грубо разрезали бечевку на руках, жестами велели снять обувь и рубахи.

Вот и все, подумал отрешенно Ландсберг. Вот и все – боже, как это просто и прозаично, оказывается – смерть… Кинуться, попытаться задушить хоть одного – так ведь не дадут, вон как штыками стерегут! Впрочем, всё равно лучше, чем как свиней заколют…

Поднимаясь с земли, он исподлобья оглядывал окруживших пленных солдат, прикидывая – на кого броситься. Тем временем один из японцев подобрал выпавшее из кармана френча портмоне Ландсберга, с любопытством заглянул внутрь. Из портмоне посыпались фотографии, какая-то мелочь, бумаги.

Уже встав во весь рост, Ландсберг чуть пригнулся, готовясь к отчаянному броску на врагов. И тут увидел в руках японца серебристую трубочку, которую после поездки в Японию засунул в портмоне и лишь изредка вспоминал о чудном сувенире-оберёге Эномото.

На солдата же трубочка-футляр произвела прямо магическое впечатление. Разглядев иероглифы, он издал удивленный крик и стал торопливо открывать футляр. Вынул свернутую желтоватую бумажку, прочел то, что там написано и закричал на других солдат, протестующее размахивая руками. Бумажка пошла по рукам. Японцы загалдели еще громче.

У Ландсберга что-то спрашивали. Он, разумеется, не понимал вопросов, но в груди затеплилась робкая надежда. Наконец солдаты, посовещавшись, снова стали загонять пленных в амбар, а двое из них, бережно вложив бумажку в футляр, побежали в сторону поселка.

В амбаре Ландсберга окружили.

– Что они там у тебя нашли, ваш-бродь? Деньги, что ли?

Ландсберг лишь качал головой, понимая, что не может ничего объяснить этим людям. Ни сейчас, ни потом.

Примерно через час за Ландсбергом пришли. Солдаты уже не размахивали винтовками, а старший караульный даже отвесил что-то вроде короткого поклона. Пленного привели в поселок, к дому смотрителя, где нынче расположился командный пункт японского батальона.

Вчерашний офицер вертел в руках знакомый серебристый футлярчик. При появлении Ландсберга офицер коротко наклонил голову и кивнул на табурет, стоящий посреди комнаты. Одновременно он отдал короткое приказание конвоиру, и тот, развязав пленному руки, вышел.

– Эта вещь принадлежит вам? – начал японец, показывая трубочку. – Могу я поинтересоваться, господин командир, как она к вам попала?

– Футляр с документом подарил мне мой давний знакомый, японец. Это было примерно три года назад…

– Какой японец? Его имя?

– Его зовут господин Эномото Такэаки. В то время он занимал пост министра торговли в вашем правительстве, если не ошибаюсь.

– Господин Эномото и сейчас занимает высокую должность в правительстве, – японец уважительно наклонил голову. – Могу я поинтересоваться – о каких ваших заслугах перед Японией говорится в этом документе?

– Нет, не можете, господин офицер, – покачал головой Ландсберг. – Этот вопрос вы можете задать господину Эномото. Я не уполномочен отвечать на него.

– Господин Эномото в настоящее время находится на родине, а мы с вами здесь, – усмехнулся японец. – И откуда мне знать, что вы говорите правду? Может быть, вы нашли эту вещь. Может быть, она попала к вам незаконным