сам прорезал дырки бритвой в нужных местах. Кстати вот, хороший вопрос: если гопник попросит телефончик позвонить на правильной латыни — это скрасит печаль прохожего или нет?

Похвальба своей брутальностью — вечная традиция. Виктор Шкловский пишет в своей повести «ZOO»: «…Я в это время был влюблён. Влюблён так, что разогнал от женщины, в которую был влюблён, на километр всех людей, которым она нравилась.

И тогда, будем хвастаться, я взял одного англичанина, который мне не понравился, он слишком пристально смотрел на женщину, взял и бросил на рояль в ресторане.

За рояль, конечно, заплатил он, а не я, так как денег у меня не было.

Откуда у меня взяться деньгам?

Англичанин не стал со мной объясняться.

А одной женщине сказал, что, когда он был в Сербии, там парни были похожие на меня, ходят с ножами, могут зарезать.

И он подумал: а вдруг у меня нож? Потому-то он и решил заплатить»[26].

Интонации интеллектуалов, притворяющимися гопниками хорошо описаны в другом фильме, который называется «ДМБ»: высокая или производственная лексика, приносящаяся меланхолическим тоном. Этот инструмент работает наверняка, как газированная водка. С «Особенностями национальной охоты» — проще все герои говорят шутками, как на концерте. На письме это проявляется как победа коротких предложений, где одно дополняется следующим, и частые метафоры (там, где Олеша долго бы думал, используется простой парадокс). Несколько моих знакомых пишут этим стилем колонки в разных изданиях — вполне успешно.

Но дело в том, что фальшивое хулиганство — способ защиты. Хамелеонов приём интеллигента, который наговаривает на себя — ни к каким гопникам в детстве он не принадлежал, всё общение с ними свелось к тому, что у человека в детстве отобрали рубль на завтраки. Многие врут, примыкая к воображаемой силе. Шпана и гопники были, кошек, а то и людей убивали — в том сомнений нет. Но рассказы успешных людей (или считающих себя успешными) — намёк на то, что стартовые позиции у них были ниже прочих, но благодаря смётке и таланту, он преодолел детство в бараке и голодные дни, встал вровень с теми, кто вышел из элитных семей. Или — вот он был из интеллигентной семьи, но больше чем ровесники, потому что прошёл два поприща, а не одно, пока сверстники нюнились и шли одной дорогой. А он — герой, не поленился, не побоялся. При этом мучитель кошек — как бы уже не он, и совсем неприятное в наследии этого человека можно забыть, а то, что находится на грани наказуемого — вспомнить.

С другой стороны, это интуитивное приближение себя к силе — всякий интеллигентный человек чувствует власть гопников над собой, потому что у него нет против них приёма. Стало быть, и человек «при гопниках» имеет власть над слушателем-обывателем и понимает механизм этой власти. Этот опыт особенно был показателен в девяностые, когда книжные мальчики норовили притвориться бандитами, даже занимаясь вполне вегетарианским бизнесом. Они переплавляли свой страх в гордость.

Но если взрослый мужчина постоянно напоминает о былом хулиганстве, то это либо признак инфантилизма, либо печаль об отсутствии ярких событий в жизни. Так начинают повествовать о войнах, в которых не воевал, и о бандах, в которых не воровал, подвывая: «Где мои семнадцать лет, где мой чёрный пистолет? На Большом Каретном!» Грустно смотреть.

2022

Слово о святочном рассказе. «Чук и Гек» Аркадия Гайдара

…Настали святки — то-то радость!

Александр Пушкин

Есть очень известный канон рождественского рассказа.

Про него говорят много, а задумываются о сути — мало.

Меж тем, в нём существуют целых три канона — это рождественский рассказ, крещенский рассказ и рассказ пасхальный.

Лет сто назад всяк понимал тонкую стилистическую разницу между ними — потому что титульные подданные империи стояли на службе каждую неделю и знали разницу между Рождественским чудом и чудом Пасхальным.

И никуда не девалось народное поверье, что на Святках, между Рождеством и Крещением всякая нечисть получает временное послабление и лезет из всех щелей, пока не придёт ей окорот.

Причём, одно дело — западный рождественский рассказ, сформировавшийся при Диккенсе (и пришедший к «Дарам волхвов» О. Генри), а другое — наша традиция — идущая от Гоголя.

Причём в двадцатом веке налицо была некая фронда противопоставления Григорианского календаря Юлианскому. Бродский писал свои знаменитые Рождественские стихи, по большей части привязывая их не к январю, а к концу декабря.

В нашем Отечестве, где принято справлять разные религиозные праздники, пренебрегая постами и воздержанием перед ними, произошла удивительная история. Есть праздники, сконструированные искусственно, а есть те, что проросли из глубины времён или вовсе — из какой-то общей беды. С Днём народного единства вообще конфузная история. Открыто говорили, что он возник по указанию «сверху», чтобы заменить 7 ноября, давнишний «красный день календаря». И как всегда, когда что-то делается в суматохе, поминальная дата красива и пафосна, да только народная тропа ему поперёк. Любознательный человек, обратившись к какому-нибудь более или менее доступному источнику, может узнать, что в XVII веке разница между юлианским и григорианским календарями составляла не 13, а 10 дней, а наши прекрасные депутаты решили, что она была тринадцать, придумали искусственную дату, причём привязал её не к польской капитуляции, а к освобождению Китай-города. Разве что сама Государственная дума находится рядом, но это повод сомнительный. Как и в случае с Днём России — праздником странным, до конца непонятным. Правда, начнёшь говорить об этом, так втянешь голову в плечи, потому что умы возбуждены и повсюду сеансы психотерапевтического выговаривания.

В прежние годы, в каждый сезон было по празднику. Новый год был праздником штатским, а 7 ноября — государственным (Советские праздники соответствовали христианским, в коих 9 мая было отдано Пасхе, в поздние годы СССР уже такой не запретной, а немного даже фрондёрской. Однако лето оставалось без праздника (два главных выпало на весну — Первомай и День Победы). Так или иначе — 1 января был День Перехода, 1 мая — День Весны, 9 мая — День Избавления от смерти, а 7 ноября — День Урожая. Теперь государство вместе с танками переехало на весеннюю часть года (по мне, так лучше б оно переехало на лето, где День России не близко, но рядом с усекновением главы Ивана Крестителя, или Ивану Купале — кому что ближе). Но государство, как единый организм, думающий какую-то свою думу, понимает, что 12 июня праздник неукоренённый, ненамоленный, и лучше устроить