Если я все же шел на конфликт и публиковал ответы без визирования (единичные случаи), то это, как правило, заканчивалось звонком со словами: «Если ты такой мудак и ничего не понимаешь, то мы найдем на тебя управу». Управа находится в виде руководства СМИ.

Скандалистами бывают необязательно чиновники, у них есть гораздо более эффективные рычаги. То есть им не надо ссориться. Они просто перекрывают кислород, и все заканчивается. А без него дышать трудно. А скандалит как раз творческая публика. Помню, был скандал с Гурченко. Она звонила главному редактору, чтобы сказать, что я плюнул в ее душу, трепетную актерскую натуру, оскорбил своими гнусными вопросами, намеками.

Я завидую людям, которые считают, что слово — не воробей. Я пришел к тебе не чай пить. И вы пришли ко мне не кофе выпить. То есть я должен фильтровать базар. Если я не фильтрую базар, значит, отвечаю. Ну, вот была история с Песковым, который пошел на факультет журналистики в ВШЭ в программу «Точка». Потом он сказал, что ее нельзя выкладывать в Сеть, и в итоге выпуск убрали. По-хорошему, надо было публиковать. Это же не дворник и не застуканный врасплох телефонным пранкером человек.

Off the record

Приходит журналист, называя себя, представляя СМИ. Ты отвечаешь на его вопросы, а потом говоришь, что это не для печати. Если это говорится во время интервью, то я, как правило, выключаю диктофон. Для того, чтобы у меня даже записи этой не было. Но, как правило, я прошу не рассказывать мне off the record. Я не друг. Зачем вы нагружаете меня информацией, которую я как журналист не могу использовать? Она мне может пригодиться только для того, чтобы я лучше понимал ситуацию. Он мне говорит: «Это не для печати, и я вам объясню, почему не могу дальше развивать эту тему». Окей, это он мне помогает, хотя в таких случаях создается дополнительная проблема. У меня выстроен некий диалог, я планирую ведение разговора, а мне обрубается веточка, и надо куда-то сворачивать, и делать это органично. Конечно, это сложно. Но я должен понимать, что у людей свои обстоятельства. Я могу залезть на ту поляну, где им некомфортно. Должна быть взаимность.

Часто, увы, журналиста не воспринимают в качестве субъекта. То есть говорят просто: «Да пошел ты, подставка для микрофона!»

Стоит ли идти на факультет журналистики

Я разочаровался в журфаке на первой же лекции, потому что на факультете журналистике не учат. Нужно получать какую-то специальность: экономист, психолог, социолог, математик, специалист в области искусства — и уже потом надстройка в виде навыков журналиста. Надо объяснить правила написания, правила редактуры и не более того. Потому что это, с одной стороны, ремесло, а с другой — громкое слово — призвание. Но надо иметь к этому некие наклонности. Потому что в журналистику попадает много случайных людей, как и в творческие вузы (театральные, кинематографические). Одним кажется, что они могут быть артистами. Другим — что они могут быть журналистами, а не получается. А диплом человек уже получил, и он с дипломом этим мыкается.

Писать надо много. Не знаю, нужно ли сегодня в принципе образование. Я не знаю, какое образование у того же Азара, Кашина. Я не знаю, оканчивали они журфаки или нет. Они могут вообще быть после школы. Если талантливые люди!

О Ксении Собчак и других

Она плохой интервьюер. Да, Собчак яркая, но она не раскрывает собеседника, а только провоцирует. Она плохо слушает и слишком любит себя. Юра Дудь тоже, наверное, любит себя. И я люблю себя. Это не является недостатком. Но любя себя, можно уметь слушать другого. Дудь умеет, Собчак — нет.

Если я вижу человека — собеседника журналиста, значит, этот журналист справился со своей работой. У Дудя я вижу героя. У Романа Супера я вижу героя, у Ксении Соколовой видел, когда она раньше занималась интервью. У Ильи Азара были хорошие интервью. То есть чувствуешь человека в интонациях, в ответах, в каких-то оговорках, эмоциях. Это штучный товар!

Познер — он мэтр. Что про него ни скажи, ему всё по барабану. Ему важно оставаться в кадре, какие-то свои мысли донести. Но тот, кто напротив, ему уже давно не интересен. Может быть, какие-то крайне редкие исключения, когда он берет интервью у министра обороны США или у Клинтон.

Плохое интервью

У меня было интервью для ТАСС с Депардье через переводчика, потому что я не владею французским, а он русским. Я даже не стал его писать, потому что это скучно. Мне ж не нужно поставить галочку «Я и Депардье». Мне нужно, чтобы было содержательно. А то, о чем мы говорили, было плохо. Он полез в русскую историю, которую не знает. То, что я пытался спрашивать о нем, ему было неинтересно. Поэтому мы разговаривали буквально на разных языках. Потом, западная журналистика, как мне кажется, строится совсем по другим принципам. Там нет интервью в печатном виде. Прямая речь не воспроизводится дословно. Есть некие выдержки, которые журналист потом комментирует, интерпретирует.

Будущее жанра и снова Дудь

История молодых и ярких, как тот же Дудь, вселяет надежду, что это все-таки востребовано. Потому что у него миллионы подписчиков. То есть люди одинаково смотрят и Ходорковского, и какого-нибудь рэпера. Это доказывает, что значение имеет персона. Я-то всегда исходил из другого. Считал, что интересен собеседник, а не журналист. А Дудь это перевернул. Его феномен в том, что он сумел сделать интересной персону журналиста. То есть идут на Дудя, а потом уже смотрят, кто у него там будет, Агутин, или Цекало, или еще кто-то. Может быть, если бы сделал интервью с Цекало какой-то другой журналист, там было бы 3000 просмотров. А поскольку сделал Дудь, там 3 миллиона.

Трудные времена...

Мой первый рабочий день в 1982 году совпал с днем траура по генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу. И первые мои работы в журналистике были в годы махрового застоя. Потому что на смену покойному Брежневу пришел Андропов, который умер через год. А на смену ему Черненко, который скончался через 12 месяцев. И учеба была в жуткие годы, 1977-1982-й. С одной стороны Афган, с другой стороны «сиськи- масиськи» и все эти анекдоты про Брежнева, который шепелявил и не выговаривал половину букв русского алфавита. То есть я видел разное, но с точки зрения капитализации или возможности самореализации для журналистики не самое лучшее время.

Вообще я очень сильно