Но жесткая лапа неожиданно и пугающе быстро хватает меня за лодыжку, и в следующее мгновение я, с тихим вскриком, лечу навстречу своему мучителю, нелепо раскинув ноги.

Цепляюсь за подушки на кушетке и еду вместе с ними с такой скоростью, словно меня волк злобный тащит. Или барс.

Через секунду я уже на спине, платье задралось, обнажив штанишки, платок с головы слетел, волосы, заплетенные в две косы, разметались.

И Зверь надо мной, упирает кулаки в мягкость кушетки возле моей головы.

Ситуация пугающе похожа на ту, предыдущую, о которой я не могу вспоминать без стыда теперь.

— Не подбирай под себя ноги, сладкая, не закрывайся, — рычит он мне в губы, обдавая горячим дыханием, — я не люблю, когда женщина меня боится.

— И все для этого делаешь, — не удерживаюсь я от дерзости. Но ведь это правда! Правда!

— Что я сделал, чтоб ты меня боялась? М? — он наклоняется от губ, так и не коснувшись их, к шее и лижет мою кожу, словно самый сладкий десерт. Меня опять пробивает дикой дрожью от происходящего. И опять слабеют ноги и руки, — может… — тут Азат рвет ворот закрытого платья, обнажая плечо и целуя опять, — может, то, что я тебя спас, напугало? А? Или… — губы скользят ниже, вслед за пальцами, расстегивающими мелкие пуговицы ворота по одной, томительно медленно, никуда не торопясь, — может, когда забрал тебя от родни, готовой продать незнакомому мужчине? Наверно… Или… Когда… Сделал тебе хорошо? Вчера? Помнишь? Помнишь, как ты стонала тут, извивалась? И пальцы мои держала… Сама, сладкая моя, сама… Я не заставлял…

Последнее слово он говорит ровно перед тем, как накрыть жадным ртом вершинку моей груди.

И меня помимо воли выгибает от запретного и такого стыдного удовольствия.

— Наверно… Наверно, я тебя этим напугал, сладкая… И сейчас? — жесткие пальцы тянут вверх подол и без того задранного платья, и через мгновение я оказываюсь постыдно голой, только в нижнем белье и длинных штанишках, перед его жадным взором. Этот миг просветляет немного, и я, вскрикнув, пытаюсь закрыться ладонями и одновременно оттолкнуть мучителя. Но Азат не позволяет, легко перехватив мои руки и привычно определив их над головой. Мы опять оказываемся лицом к лицу, и я тону в его взгляде, серьезном и напряженном, — сейчас я тоже тебя пугаю? — продолжает он нашу пошлую беседу.

— Да, — выдыхаю злобно, — да! Пугаешь! Нельзя держать человека против его воли! Насильно! Нельзя!

— Человека — нельзя, — серьезно соглашается он, а затем ухмыляется радостно, — женщину — можно.

Эти слова настолько заводят меня, что даже сил для борьбы придают. Женщина — не человек для него, да? Ах он… Шакал!

Прикусываю губу от злости, дергаюсь всем телом, пытаясь вырваться, хоть как-то выползти из-под его тяжеленного тела.

Когда же это не удается, просто отворачиваюсь и шепчу:

— Ты — проклятое животное. Делай, что хочешь.

И перестаю сопротивляться.

Зверь смотрит на меня сосредоточенно, но не делает больше попыток поцеловать или еще как-либо заставить.

А затем и вовсе отпускает и встает с коленей, на которых он стоял перед кушеткой.

— Я — не животное, сладкая, — говорит он спокойно, поправляя белую официальную рубашку, — я просто человек, который чтит традиции предков. И тебе бы тоже этому научиться. И нет, я не считаю женщин людьми второго сорта, что бы ты не подумала на этот счет. Но вы — нежные и доверчивые. Вас надо оберегать и наставлять на путь истинный. Учить. Этим я и займусь, пожалуй. Сейчас тебе принесут одежду, переоденься. Прогуляемся. Впрочем, — тут он оглядывает меня жадно и весело, — можешь не одеваться. И тогда, когда я вернусь, мы продолжим наши развлечения.

С этими словами он выходит из комнаты, я вскакиваю, быстро натягиваю через голову варварски смятое платье, застегиваюсь.

А через пять минут в комнату входит прислуга и приносит несколько огромных пакетов с эмблемами дорогих бутиков, названия которых известны в Европе.

Сижу, не пытаясь заглядывать в них, обдумываю слова Зверя. Его незамутненность и странное поведение злят и раздражают.

Особенно раздражает то, что он, кажется, совершенно уверен в том, что прав! Как так может быть?

Он же… Он же вполне… европеизированный? Правильное слово? Да, наверно… Он работает, сегодня выглядит, как серьезный руководитель, офисный работник…

И разговаривает нормально. Грамотно… Без рычания.

Сейчас он, несмотря на то, что опять распустил руки и облизывал меня… Ой… Не вспоминать, не вспоминать! Думать! Думать! Так вот, несмотря на это все… Он говорил, как цивилизованный человек.

Не как дикий Зверь, только-только спустившийся с гор, как при… получается, второй нашей встрече? Да. Если за первую считать ту, в клубе.

Во вторую нашу встречу он мне показался абсолютным дикарем.

И то, что он сделал со мной, а еще его слова про традиции и прочее, были из Средневековья.

Я знала, что у меня на родине такие люди есть, но никогда не думала, что попаду к одному из них в лапы. И в то же время… Он говорил вполне разумно. Цивилизованно, я бы сказала.

Если б я услышала раньше, что он может так говорить, то непременно попыталась бы… Хоть какие-то аргументы…

Наверно, даже хорошо, что Азат сразу показал свою звериную натуру. По крайней мере, у меня не осталось иллюзий.

— Не переоделась? — дверь неожиданно раскрывается, и на пороге появляется Азат, — ну, не говори потом, что я тебя не предупреждал…

Он идет ко мне с явным намерением продолжить начатое, на хищном жестком лице — предвкушающая усмешка…

А я, моментально придя в себя от размышлений, поспешно отпрыгиваю в сторону стены, сжимаю пальцы у горла в нелепом жесте защиты:

— Я… Не успела. Не успела! Пожалуйста! Я сейчас… Девушкам нужно побольше времени для…

Он останавливается, осматривает меня внимательно, и я в этот момент очень радуюсь, что натянула платье, догадалась.

— Ладно… — наконец, говорит он, — еще десять минут у тебя. Одевайся для прогулки, невеста…

Азат выходит, а я поспешно бросаюсь к пакетам, немилосердно ворошу их, доставая вещи. Много вещей. Одежда, красивая, явно очень дорогая. Оно и понятно, у таких брендов не бывает ничего дешевого…

Но есть еще одна особенность принесенных мне вещей.

Все они, несмотря на то, что явно европейской направленности, закрытые. То есть, скорее всего, созданы специально для стран, подобных моей, где сильны традиции и вера.

Я поспешно, каждую минуту оглядываясь на дверь, переодеваюсь, с огромной радостью снимая, наконец, проклятое платье, в котором была на сватовстве.

Усмехаюсь про себя, вспомнив угрозы Зверя порвать его и оставить меня без ничего до свадьбы.