руке своей заскорузлой ладонью и улыбался. Алена слушала, забыв об опасности, забыв, что она даже не знает, как этого человека зовут, где и на кого он учился в России, а может, и раньше в Советском Союзе.

Старик взял Алену за руку и потащил ближе к ограде у ствола огромного дерева, заявив, что здесь прохладнее и тень лучше.

Он рассказывал, что в деревнях по старому обычаю из детей, близких по возрасту, создают группы. В этих группах их учат труду, основным навыкам, необходимым мужчине в деревне. Все, что им уже под силу, они пробуют делать сами. И, конечно же, в этих группах детей воспитывают, прививая интерес к культуре своего народа, к своим обычаям. И как часто случается, когда ребята начинают подрастать, у них возникают симпатии к противоположному полу. Нередко вечерами во время танцев девушка входит в круг и бросает платок своему избраннику, тому, кто ей нравится. Это называется «предложить стать стражем ее души». Глубокое, если вдуматься, звание. Конечно, парень уже знает о симпатиях девушки, они, как правило, и раньше друг другу оказывали знаки внимания. И вот во время танца парень подбирает платок, брошенный девушкой, наматывает его на руку. И тогда при всех образуется пара «любовников». Не в том смысле, в каком это слово используется у европейцев. Просто старик не мог подобрать другого слова. Тут начинается проявление заботы. И «любовник» часто приходит помогать матери своей избранницы мотыжить поле, и «любовница» может прийти помочь побелить стены хижины своего «любовника». Все видят и радуются тому, какие заботливые молодые люди, как они относятся и друг к другу, и к родителям своей половинки.

– А потом, когда они взрослеют, парень сватается к девушке? – грустно усмехнулась Алена, глядя вверх, на зеленую крону старой кигелии.

– Да, если молодой человек принесет матери возлюбленной горсть орехов колы.

– И все? – удивилась Алена. – Так просто и понятно?

– Не все, – тихо засмеялся старик. – Их должно быть десять, ровно десять орешков. Десять орешков означают, что парень просит руки дочери этой женщины.

– А если он ошибется, а если он просто принесет орехи, чтобы угостить. Путаницы не будет? Вдруг его не так поймут?

– Правильно поймут, – снова засмеялся старик. – Ну, подарил орешки, спасибо за это. А вот если женщина приняла десять орешков, значит, она принимает этого парня в защитники, спутники своей дочери. Им разрешается встречаться и вместе проводить время. И даже лежать вместе на одном ложе.

– Как? До свадьбы? – возмутилась Алена.

– Лежать и только, – старик покачал перед лицом русской женщины своим грязным пальцем. – У вас там считается, что лежать вместе – это значит… как же это сказать по-русски… сделать ее женщиной, а его мужчиной физически.

– Физиологически, – уточнила Алена.

– Да, я понял вас, – кивнул собеседник. – Но ничего подобного. Только лежать. Ведь он обязался ее оберегать. Ведь он ее хранитель до самого момента взросления, когда парню и девушке будет разрешено стать мужем и женой.

– А вообще очень мудро, – согласилась Алена, чуть подумав. – Таким образом у вас воспитывается в мужчине, да и в женщине тоже, очень многое, что им понадобится во взрослой жизни.

– И взаимное уважение, терпение перед искушением.

– С африканским темпераментом это сложно, – усмехнулась Алена. – А если девушка все же потеряет невинность со своим избранником?

– Это бесчестье для всей семьи. Девушка обязана будет назвать имя парня, который поддался искушению. Тогда позор ее семьи станет меньшим. И защитник возьмет на себя часть позора и понесет свою часть наказания.

– Ах вот оно что! Значит, мы снова вернулись к традиции порки?

– Да, публичная порка любовников – это не столько назидание другим, сколько проверка, что молодые люди готовы вынести и готовы ли сохранить свою любовь. Они ведь после этого могут разойтись в разные стороны, не вынеся позора, а могут и уйти при всех, взявшись за руки и хромая после порки. Тут судить одинаково нельзя. В народе говорят, что нельзя оставлять леопарда ночевать вместе с козой. Но в то же время мужчина оказался леопардом, а не подобным козе. Парень может гордо заявить после порки вождю, что его любовь к избраннице подобна морю. И будет ли большой бедой, если он отопьет из этого моря раньше времени? Ведь от этого его любовь меньше не станет.

– Спорный вопрос. Софистика чистой воды, – вздохнула Алена. – Если это никак не повлияет на их судьбы, то не страшно, но не приведет ли со временем это к падению нравов в племени?

– Он не знает таких слов, Алена, – раздался совсем рядом тихий и до боли знакомый голос.

Женщина вздрогнула, но какое-то внутреннее чувство подсказало ей, что оборачиваться нельзя. Старик, сидевший напротив, смотрел на площадь перед загоном и чему-то улыбался. Алене очень хотелось улыбнуться, сказать, крикнуть, как она счастлива, что отец жив, что он рядом, что она чуть не умерла от страха от происходящего.

– Тихо, Аленькая, тихо, моя девочка, – прошептал голос отца совсем рядом по другую сторону ограды. Сейчас я сделаю проход, и ты выберешься из этой клетки. И мы с тобой скроемся. Сиди, как сидела.

Полковник Нестеров сидел в своей «камере», в которой его заперли. Обычная глиняная хижина африканской деревни. Каркас из жердей переплетается тонкими ветвями деревьев, а затем обмазывается глиной вперемешку с соломой. Солома выступает в данном случае как армирующий состав. Конечно, эта «архитектура» вполне может противостоять тропическим ливням, ветрам. Каморка, в которой заперли русского, была какой-то кладовкой или временным загоном для живности, которую намеревались употребить в пищу: птицы, мелких домашних животных. Их отбирали в загоне, запирали на засов в каморке, пока люди готовились забить животное. Зачастую перед этим проводился определенный ритуал, поэтому живность сидела взаперти и час, и больше. Для этих целей помещение вполне подходило по прочности. Но для человека, который хотел и был готов при первой же возможности бежать, такие стены не преграда.

Когда глаза немного привыкли к темноте, Нестеров, морщась от саднящей боли на ребрах, стал осматривать стены. К его огромному удовольствию, он обнаружил на наружной стене своей «камеры» трещины и отслоения пластов глины. Усевшись на колени, спецназовец принялся старательно отковыривать пальцами и пряжкой брючного ремня кусочки глины, расширять трещины, насколько хватало его пальцев. Увы, ни щепки, ни гвоздя он на полу не нашел, и полагаться приходилось только на силу пальцев. Минут через пятнадцать кропотливого труда ему удалось отвернуть приличный пласт примерно двадцать на двадцать сантиметров. Под ним обнажилась высохшая солома и жердина, составлявшая каркас стены. Вряд ли жерди устанавливались и