Выходить она не собиралась. Она так и сказала матери, и та ответила:

– Конечно, дорогая.

И спокойно продолжила чистить морковь.

Когда в дверь позвонили, Айрис запихнула в рот сразу два имбирных печенья. По одному за щеку. Осталось всего одно печенье – на всякий случай. Мать открыла дверь, весело поздоровалась, сказала, что очень рада снова видеть Александра и еще: «Входите поскорее!»

Айрис легла на живот. Так из-под скатерти открывался прекрасный вид на кухонный пол, диван и дверь в коридор. И у той самой двери стоял мужчина: светлые волнистые волосы, на плечах зеленый пиджак с кожаными заплатами на локтях, в руках букет цветов – нерине, паучьи лилии. Айрис много всего знала о цветах.

Ей рассказывал о них отец. Она думала о лилиях, о прогулках с отцом в саду, когда вдруг появился мальчик. Она его сразу узнала. Его лицо она видела. И не раз. Стены итальянской церкви, куда прошлым летом водила ее мама, были расписаны ликами ангелов. Куда ни взгляни, повсюду были ангелы. С крыльями, лютнями, прикрытые невесомой тканью. У Александра были точно такие же синие глаза, золотистые кудри, тонкие пальцы. В одной из таких церквей мама рассказала ей об отце. «Айрис, – сказала она, – твой папа умер. Он тебя очень любил. Просто так вышло».

Они сидели на черной скамье в самом последнем ряду в церкви с очень странными окнами – не стеклянными, а из тончайших каменных пластинок. Мама сказала, что пластинки выточили так тонко, чтобы сквозь них проникал свет. «Алебастровые», вот как она их назвала. Это слово встретилось им в книге, которую мать достала из сумочки. Потом мама крепко взяла Айрис за руку, и она посмотрела на окна, на солнечный свет, окрашивавший камень в янтарь, и на ангелов на стенах, с раскрытыми крыльями и устремленными к небу лицами. «Они смотрят в рай», – сказала мама.

Айрис лежала на полу, с трудом глотая липкое имбирное печенье и не сводя глаз с мальчика, похожего на ангела. Тот уселся на диван, как обычный смертный. Мама с Джорджем скрылись в коридоре, и Айрис слышала, как они ходили туда-сюда, носили сумки и коробки и смеялись.

Айрис сдвинула скатерть чуть выше, чтобы рассмотреть мальчика. Он сидел неподвижно, скрестив ноги и обхватив рюкзачок на коленях. Айрис попыталась вспомнить, что говорила о нем мама. Стеснительный. Его мать ушла. Он ее очень давно не видел и скорее всего скучает. Недавно переболел ветрянкой.

Он разглядывал картинку, которую нарисовала Айрис, а мама прикрепила к стене. Потом вдруг отвернулся. Посмотрел в окно и опять отвернулся.

Повинуясь порыву, Айрис стремительно выкатилась из-под стола. Ангел на диване застыл в испуге, его глаза наполнились слезами. Айрис нахмурилась. Она постояла на одной ноге, потом на другой, и медленно пошла к мальчику. Он моргал и смахивал слезы, и Айрис задумалась: что же ему сказать? О чем разговаривают с ангелами?

Она прожевала последнее имбирное печенье и засунула в рот большой палец. Потом рассмотрела рюкзак мальчика, сандалии, шорты и золотистые кудри. Вынула палец изо рта и спросила:

– Показать тебе головастиков?

Когда Айрис исполнилось одиннадцать, а Алексу двенадцать, мама и Джордж расстались. Он встретил другую. Ушел и забрал с собой Алекса. Сейди, мама Айрис, плакала в спальне, думая, что дочь не слышит. Однажды Айрис отнесла матери чашку чая – а как еще ее утешить? – и Сейди подскочила на кровати, торопливо вытирая слезы и бормоча что-то о замучившей ее аллергии на пыльцу. Айрис не стала напоминать матери, что на дворе январь, никакой пыльцы нет и в помине.

Айрис не плакала, просто стояла иногда в комнате Алекса, закрыв глаза и сжав кулаки. Там витал его запах. И если не открывать глаза, можно притвориться, что ничего не произошло, и он по-прежнему с ними.

Алекс вернулся недели через две. Сказал, что эта новая просто «адская стерва», и Сейди не упрекнула его за ругательство. Он спросил, можно ли ему остаться, и Айрис захлопала в ладоши и завопила: «Да!» Однако Сейди ответила не сразу. Ей надо было спросить Джорджа. Но они с Джорджем не разговаривали. Вот такие сложности.

Алекс сам позвонил отцу, и они долго спорили. Втиснувшись в кресло рядом с Алексом, Айрис слушала, как он кричит на отца. Алекс остался. Через неделю приехал Джордж и забрал его. Алекс вернулся. Джордж приехал снова, на этот раз на машине, и забрал сына. Алекс вернулся. Джордж отправил Алекса в школу-интернат где-то на севере. Алекс сбежал оттуда и на попутках добрался к ним. Его снова отвезли в школу. Он опять сбежал. Сейди разрешила ему остаться, но попросила позвонить отцу. Он не стал. Айрис проснулась среди ночи и увидела Алекса возле своей кровати. Он стоял одетый, с рюкзаком за спиной. Сказал, что едет во Францию, к матери, и будет жить у нее. Спросил Айрис, не хочет ли она отправиться с ним.

Полиция задержала их у Ньюкасла и привезли в Эдинбург на полицейской машине – Айрис всю дорогу радовалась такому приключению. Алекс сказал, что в дом к отцу он не пойдет, пусть тащат силой, а полицейский ответил, что ему неприятностей хватило. Тогда Алекс опустил голову на плечо Айрис и уснул.

Сейди и Джордж провели официальную встречу в кафе городского музея изящных искусств. На повестке дня только один вопрос: что делать с Алексом? Все вели себя вежливо до умопомрачения. Мачеха-стерва молча таращилась на Сейди. Сейди вымыла голову и надела синее платье с красной отделкой. Джордж с трудом отводил глаза от низкого выреза с алым кантом. Айрис с Алексом устроились напротив. Посреди разговора Алекс выругался и заявил, что отправляется посмотреть на пластинки в магазине на Кокберн-стрит. Айрис сказала, что надо досидеть до конца. «Иначе все подумают, что ты опять сбежал», – добавила она.

Решено, что Алекса переведут в школу-интернат в Эдинбурге с условием, что он будет успешно учиться и не сбежит. А каникулы ему разрешат проводить с Айрис и Сейди. Однако раз в неделю он должен ужинать с отцом и мачехой и вести себя – Джордж пригвоздил сына стальным взглядом – вежливо и как подобает. Алекс шепотом произносит: «Да пошел ты…» – и Айрис кусает себя за щеки, чтобы не расхохотаться. Вроде бы больше никто этого пожелания не расслышал.

С тех пор все рождественские, летние и пасхальные каникулы Алекс проводит с ними, в их квартире, в комнате без окон. Когда Алексу исполняется шестнадцать, а Айрис пятнадцать, Сейди заявляет, что они уже достаточно взрослые, чтобы пожить самостоятельно, и уезжает в Грецию заниматься йогой. Они машут ей вслед и, когда такси сворачивает за угол, ликующе хохочут.

Все произошло очень быстро. Как только Сейди уехала, они заперли двери, закрыли ставни, включили музыку, разморозили пачки готовой еды, разложили диван в гостиной, притащили на него подушки и одеяла и включили какой-то старый фильм.

– Давай так и лежать тут, – предложил Алекс, – всю неделю.

– Давай.

Айрис поглубже зарылась в подушки, задев ноги Алекса под одеялом. Он был в пижамных штанах. Айрис – в майке того же цвета.

Люди на экране бегут в гору среди невероятно и неприятно зеленых деревьев, когда Алекс берет руку Айрис. Поднимает. И медленно, очень медленно опускает ее себе на грудь. Прямо над сердцем. Оно стучит и подпрыгивает, как будто хочет вырваться на волю. Айрис не сводит глаз с экрана. Люди добрались до вершины и взволнованно указывают на озеро.