Больше всего Лизу ударила по сердцу двуличность Чекины. Только что любезничала в саду с Гаэтано и тут же цинично отдается Фальконе. Да бог с ним, с Гаэтано! Пусть Чекина вертит им как хочет. Но Лиза готова была прозакладывать все оставшиеся ей годы жизни: Чекина уже вертит и графом Петром Федоровичем.

Мрачноватый, сдержанный, верный Фальконе! Он казался ей незыблемым в своем целомудрии, будто каменная стена. Только теперь Лиза поняла всю силу своей привязанности, всю глубину своей почтительной, дочерней любви к нему. Только теперь, когда оба эти чувства в душе ее разлетелись вдребезги, словно та несчастная бутыль, оставив лишь злую ревность, презрение и слезы…

Неведомо, сколько лежала она так, тихонько оплакивая былой образ Фальконе и воспоминания сего дня, обернувшегося такой печалью, когда услышала шум на лестнице. Лиза не хотела вставать, но смекнула, что пора бы ей предстать пред очами Яганны Стефановны, иначе столь продолжительное затворничество покажется подозрительным. А потому она, запалив от ночника четырехсвечник и старательно позевывая, вышла на лестницу, по коей поднималась Яганна Стефановна в ночном чепце и очень сердитая. Под лестницей стоял с виноватым видом Фальконе, с преувеличенной старательностью подсвечивая Хлое, которая подметала стекло и затирала лужу пролитого вина.

Фрау Шмидт, громко ворча себе под нос и в возмущении своем даже не заметив Лизы, прошествовала мимо нее; и та догадалась, что, во-первых, виновником переполоха полагают Фальконе, во-вторых, Чекине удалось улизнуть незамеченной, наверное, через дверь черного хода; стало быть, истинному скандалу уже не разгореться.

Лиза вздохнула с некоторым даже облегчением, ибо увидеть гордого графа жертвою бабьих пересудов было бы и вовсе нестерпимо. В этот момент фрау Шмидт, дошедшая как раз до дверей Августы, осветила их и ахнула.

– Хлоя! – В голосе ее прозвенело такое смешение страха и изумления, что Хлоя, бросив свою работу, взлетела по лестнице и стала столбом, вперив взор в два крестика Августы, которые богохульственно покачивались на рукоятках метелок.

Лиза даже головой покачала. Ужасающая глупость собственного озорства сделалась ей отвратительна. И смешно, и тяжко было глядеть на перепуганных женщин, на вытянутое лицо Фальконе, но поделать уже ничего было нельзя; оставалось тоже пялиться на двери и лживо изумляться.

Между тем мысли Яганны Стефановны как-то очень быстро приняли иное направление. Испуг и удивление сменились возмущением:

– Хотелось бы мне знать, почему эта бездельница до сих пор не пришла к госпоже?!

На какое-то мгновение Лиза, у которой, понятно, совесть была нечиста, решила, что «эта бездельница» – она, но тут же сообразила, что речь про Чекину. Да уж, той давно следовало пребывать у Августы, а не бегать по кустам с Гаэтано или любовничать с Фальконе! Тут Лиза вполне разделяла возмущение фрау Шмидт.

Яганна Стефановна властно отворила дверь в опочивальню Августы и вновь замерла на пороге. Хлоя заглянула через ее плечо и вдруг издала такой вопль, что Лиза метнулась к ней и подхватила, ибо та зашаталась от ужаса, а взглянув вперед, увидела в комнате… Чекину, которая стояла, склонясь над Августою с кувшином, видимо, готовясь напоить ее. Должно было миновать несколько мгновений, прежде чем дошло до Лизы, чем так изумлена Яганна Стефановна и так перепугана Хлоя: дверь-то была заложена метлами снаружи!

Между тем Хлоя вырвалась из рук Лизы и бросилась к Чекине, старательно закрещивая на бегу и ее, и комнату, и кучку столпившихся зрителей, и, главное, постель княгини. Подскочив к недоумевающей итальянке, она отчаянно выкрикнула:

– Ведьма! Это ведьма!

* * *

Несложно было Лизе одолеть первый испуг и догадаться, что произошло на самом деле. Конечно же проворная Чекина, выскользнув через черный ход, вскарабкалась на балкон опочивальни Августы и села у постели больной как ни в чем не бывало, выказывая самообладание, коему можно было только позавидовать, и знать не зная о метелках и крестике. Но поди-ка убеди в этом простодушную суеверную Хлою, рухнувшую на пол и бившуюся в истерике! Пытаясь ее успокоить, Фальконе приподнял ей голову и поднес к ее губам кувшин, который только что держала в руках Чекина. Хлоя глотнула, закашлялась, и в это мгновение Лиза боковым зрением уловила какое-то движение и, повернув голову, увидела Чекину; ее руки испуганно тянутся к кувшину, на лице ужас… И тут же, заметив или даже почувствовав, что Лиза смотрит на нее, она опустила руки, нахмурилась, отвернулась. Все-таки Лиза успела заметить на ее лице промельк мгновенного злорадства, пусть на миг до неузнаваемости исказившего это красивое, страстное лицо.

Хлоя все пыталась откашляться. Яганна Стефановна тоже склонилась над нею. Кувшин стоял на полу. Чекина подняла его и пошла к постели Августы. Вдруг, словно передумав, повернулась и выбросила кувшин в окно. Глаза ее, встретившись со взором Лизы, были так холодны и повелительны, словно она была госпожою, а Лиза – служанкою, зависящей от нее и даже провинившейся перед нею. Провинившейся и не заслуживающей прощения.

– И все же, знаешь ли, я бы отменила это, – неожиданно сказала Августа, кивая на свою постель, заваленную разноцветным ворохом атласа, шелка, бархата и кружев. – Как подумаю, что бедная Хлоя слегла, а мы…

Лиза, сидевшая в кресле и с наслаждением выбиравшая из двух десятков шелковых туфелек разнообразнейших цветов и фасонов, на каблучках и без, с бантами и шнуровкою, с пряжками и с шелковыми розами, подходящую пару, уронила башмачок и потерянно уставилась на подругу. Августа была совершенно права. Но разочарование было слишком сильным, и одна слезинка все же скатилась по ее щеке.

Августа тихонько вздохнула и с деланым безразличием произнесла:

– С утра солнышко светило, а сейчас, кажется, дождь собирается…

Лиза приоткрыла окно и, увидев улыбку Августы, радостно засмеялась. Обменявшись понимающими взглядами, они вернулись к прежним занятиям. Угрызения совести, более сильные у Августы и чуть заметные у Лизы, на время затихли, и надо было пользоваться этой передышкою.

В окно и впрямь заглянуло солнце. Погоды стояли несказанно, невероятно прекрасные! Пришел февраль, но это было одно лишь название. Как, впрочем, и декабрь, и январь. За вычетом пяти-шести дождливых дней все время сияло ясное небо.

Однако на вилле Роза порою бушевали бури.

Начать с того, что после ночного скандала бесследно исчезла Чекина. Лизу всего более изумило, что она не прихватила с собой ни одного из подаренных Августою платьев; ушла в чем была. Поэтому в гардеробной Лизы по-прежнему мерцал голубой шелк, напоминая о Джузеппе. Однако тот дивный январский денек очень скоро канул в череде забот: мало того что исчезла одна служанка, так еще и слегла другая.

Да, вот чудеса! Августа стремительно выздоравливала (свято веря наказу Джузеппе, Лиза продолжала украдкою поить ее вином, не сомневаясь, что сие нехитрое лечение и приносит столь действенную пользу), а Хлоя не поднималась с постели, и с каждым днем ей становилось все хуже. Казалось, будто взрыв неистовой ярости обессилил не только душу ее, но и тело, надломив некий стержень всего существа; и теперь жизнь истекала из нее на глазах. Как ни старались вернуть Хлое былую живость заботами, цветами, веселыми беседами – ничто не помогало. Большую часть времени она проводила в безучастном молчании, словно лишним словом или движением своим опасалась погасить тот огонек, который еще тлел в ней. Она увядала, как цветы под окном опочивальни Августы, необъяснимо и неостановимо. Весь сад зеленел и благоухал, готовился к весне, а здесь вдруг пожух, пожелтел розовый куст. Когда Лиза увидела его, она ощутила некий суеверный страх, который постаралась скрыть не только от домашних, но и от себя самой.